Наталия Никитайская - Вторжение Бурелома
Однако меня еще и другое мучило: как я скажу Анастасии Ивановне, что работаю в ресторане, пою куплеты и задираю ноги. Впрочем, я вспомнила про елки и обрадовалась.
- Анастасия Ивановна, у меня родилось предложение. Приходите на елку. Вы ведь помните и Валю Кадмицкую, и Юру Полякова... Мы до сих. пор вместе. К тому же шестою мы работаем неподалеку от вас и днем, так что поход будет вам по силам.
Анастасия Ивановна приняла предложение с благодарностью. Мы договорились о встрече, а я поспешила занести время встречи с нею в свой дневник...
Уже повесив трубку, я ощутила, как необходимо, оказывается, было для меня поговорить с человеком поистине доброжелательным, кто помнит меня в том, что я считала своим призванием: в настоящей актерской работе... Я разволновалась. Мне захотелось вдруг доказать всему миру и самой себе, что никуда не делись мои актерские способности, что я могу сыграть и Офелию, и Ларису, и Юлию Джули, и Элизу Дулитл, и еще тысячу тысяч стоящих ролей...
"И все это предлагает мне Бурелом", - подумала я. И тут же скисла...
Откуда-то из глубин души вырвался тяжкий вздох: организовать бы театр без всяких сомнительных меценатов, просто на голом энтузиазме, на ночных репетициях, в свободное от основной - кормящей - работы время... Бывает же, что такие театры осуществлялись и приобретали мировую славу. Да, бывало. Да, приобретали. И в конце концов, обязательно находили спонсоров... И круг снова замкнулся на Буреломе. Спонсор, которого и искать не нужно...
И еще один вопрос въелся в меня: какая все-таки есть связь между моим решением и Анастасией Ивановной, и всеми, похожими на нее?..
"Моральный груз"... Какого черта!.. Что я о себе воображаю?! Лева прав. Нет у человека более достойной задачи, чем осуществить себя в этой жизни. Ибо никто еще не доказал с полной и безоговорочной очевидностью существование жизни иной. "Может, вы верите в загробную жизнь?.." Да, Бурелом высказался уничижительно об этом предмете. Да и сама я - скорее не верила в жизнь после жизни, чем верила. Но...
Жизнь... Любовь... И снова я вспомнила Леву. Какие-то неясные ощущения давали мне надежду, что вот наконец-то повезло: пришла ЛЮБОВЬ... Только бы не обмануться в этой надежде, только бы удалось сохранить и выпестовать этот эмбрион! Боже, как, оказывается, я всегда хотела любить и быть любимой!.. Как хочу!..
Новый Год замечательный праздник. Но для меня этот Новый Год таким не стал, несмотря на несомненный наш успех, несмотря на то, что шоу наше было принято "на ура".
Дело в том, что во-первых, какой-то гнусный япошка затолкал мне за лиф грации сто долларов - эти зрительские подачки никем из наших не воспринимались, как оскорбление, наоборот, многие оскорблялись, когда не подавали. Только я, дура, страдала, что не могу отказаться. Я тут же отдала деньги оркестрантам - пусть делят на всех. Во-вторых, у меня украли камень. Я стояла за кулисой, готовясь к выходу. Напротив стоял Мишка, но смотрел на сцену, а не на меня, так что, как потом я осторожно выяснила, никого он рядом со мной не видел, он и меня-то, по-моему, не видел... Так вот, я стою за кулисой, и вдруг кто-то по-дружески закрывает мне глаза ладонью, и слышу я над собой голос: "Кто?" Я еще загорелась надеждой: ЛЕВА!.. Честное слово, не заметила, как этот неизвестный гад расстегнул цепочку: ловкий, одной правой справился и так, что я даже не почувствовала. Успела я только в тот момент, когда рука закрыла мне глаза, почувствовать, как камень нехорошо зашевелился, и наверное, поэтому сразу не выкрикнула свое потаенное "ЛЕВА!" А потом рука с глаз моих переметнулась к спине и меня вытолкнули на сцену как раз в ту минуту, когда я должна была там появиться. И я чисто автоматически начала работать номер, хотя видела уже, что цепочка с подвеской пропали. В этом ограблении меня поразил точный расчет. Но я даже представить не могла, кто был грабителем. Время от времени я оглядывалась на кулису, где меня только что обворовали, точно надеялась, что все это глупый розыгрыш, и кто-то из наших стоит там, посмеиваясь и крутя на пальце мою цепочку: подойди, мол, отдам, если хорошо попросишь!.. Наивные ожидания!..
Праздник был безнадежно испорчен. Я терялась в догадках: кто? Версий не было. Зато постоянно крутилась в мозгу одна мысль - нехорошая, злая: ну, господин грабитель, погоди!.. Не видел ты, знать, Черешкова!.. Я пыталась отогнать от себя мстительность - терпеть не могу мстительных людей, но камушка было смертельно жалко, я уже привыкла и к нему, и к его необъяснимым особенностям поведения, и к его красоте... Ибо что-что, а красив он был необычайно...
Впрочем, если Старикан один раз вернул его мне, вернет и во второй, и будет мой камень со мной, как неразменный пятак с Иванушкой-дурачком... Тут бы и успокоиться, но ощущение обворованности лежало на душе тяжким, тягучим переживанием.
А тут еще и третье обстоятельство возникло на горизонте, чтобы уже окончательно испортить для меня эту ночь. Раиса раздавала подарки "от администрации". У всех подарки были неплохие, но для меня был заготовлен, как выяснилось, просто роскошный. Вручая его мне, Раиса заливалась сладостью и раболепством:
- Машенька, дорогая наша Машенька Николаевна, наши спонсоры - такие большие ваши поклонники. Ваша красота заблистает по-новому, когда вы это наденете.
Глазам всех предстало Платье. Диор, не Диор, а "нечто восхитительное из Парижа" - это уж точно. Голубое, сверкающее, тянущее уже не на "тонны", на "лимоны". Девицы наши, и Верка в том числе, аж со стульев попадали, когда его увидели. У меня, кажется, тоже челюсть отвисла. О лучшем концертном платье я и мечтать не могла. Но слово "спонсоры" из Раисиной речи я прочитала правильно: "Бурелом". И подумала еще, что напрасно он так торопится продемонстрировать, что я куплена им с потрохами! Я разозлилась. Мучаясь, понимая, что отказываюсь от того, что уже никогда не будет доступно мне, и из-за этого горестного понимания особенно истерично я прокричала:
- Нет! Нет, Раиса Владимировна! Платье в единоличное владение я не приму - сдайте его в костюмерную! Сдайте, чтобы я его больше не видела!..
- Да ты с ума сошла! - заорала на меня в ответ Раиса. И этот ее переход от непомерной слащавости к привычной грубости - поразил всех, а мне еще и кое-что открыл: она тоже боится Бурелома, смертельно боится!.. Ладно, раз так. Холодная злость охватила меня.
- Ну, хорошо, - сказала я тоном, не предвещавшим ничего хорошего, - я беру у вас платье!..
Во мне поднялась дрожь, о происхождении которой я и сама пока еще не догадывалась. Все смешалось сейчас: и чувство обиды за себя и за других запуганных и подкупленных, и чувство протеста... На какое-то время я перестала себя контролировать. Наверное, со стороны я казалась дурой и истеричкой, но воображала себя праведно-гневной.
