Владимир Михайлов - Заблудившийся во сне
(Господи, какое занудство! В шестьдесят какой-то – или в шестьсот какой-то уже раз. Но приходится терпеть: таков ритуал.)
– Я знаю, в чем мой долг.
– Сознавать долг – не самое трудное. И одного желания мало. Помнишь Питона? Он прекрасно оперировал в ПС, стал там своим. И когда пришло время вернуться – просто не смог. Не смог никогда. Наш мир, Производный, стал для него лишь комбинацией слов, за которыми не было ни образа, ни чувства. И механизм возвращения перестал действовать. Его тело до сих пор лежит…
– У меня хорошо развит инстинкт самосохранения. Я сделаю все, что нужно, и вернусь.
(Вот не следовало бы прерывать старшего. Сказывается дурное воспитание. Сдерживаться надо, Остров.)
– Но там ты встретишь дорогих тебе людей. Много. Больше, чем их сейчас в нашем мире. И они будут просить тебя остаться.
– Я попрошу их обождать еще. До неизбежного.
(Пространство Сна – неизбежное последнее пристанище каждого из нас – на долгое время или навечно.)
– Хорошо. Теперь последнее: нет ли здесь чего-то, что заставит тебя возвратиться в любом случае?
– Есть. Дочь.
– Она сильнее тех, кто там, в ПС?
– Да.
– Но спокойна ли твоя совесть перед уходом?
– Н-ну… есть неясность отношений с одним человеком.
– Она тяготит тебя?
– Я не сказал, что это «она».
– Я имел в виду неясность, а не человека. Это может помешать тебе там, в работе?
– Не думаю.
– У тебя есть еще какие-нибудь вопросы, сомнения?
– Наверное, нет… Нет.
– Помнишь ли ты свой первый этап?
– Да. Зайду к маме.
– И второй?
– Буду искать свидетелей. Людей, близко стоявших к Груздю. Чтобы узнать о нем все возможное, что сможет облегчить поиски. Сорокопута, Зурилова. Потом займусь Боричем. Пока он совсем не пропал. Или, может быть, свидетелей – потом, а Борича – в первую очередь. Увижу там по обстановке.
– Ты послал уже упреждающие формулы для настройки?
– Конечно.
– Ну – желаю удачи. Удачи. Удачи… И вот что: лучше все же поторопись с Боричем, тут его тело нас беспокоит – организм немолодой…
Такими словами напутствовал меня Корявый Дуб, когда серый туман вневременной внепространственности уже поглощал меня.
Своя дорога
Последним, что я успел еще услышать, погружаясь в сон, были торопливые слова второго провожавшего – Жокея Мысли: «Только что узнали от родственников Груздя: он последние дни часто вспоминал о детстве, о родных местах. Учти…»
Но я уже перестал быть в яви. Я ушел своей дорогой. Как всегда, сперва – в самые дорогие времена, к самым близким людям. Когда я переселюсь в Пространство Сна навечно, то наверняка чаще всего меня можно будет застать там.
* * *Мать сидела за столом, но, против ожидания, была дома не одна. Второй стул занимал Борисов, Николай Акимович. Комдив. Старый друг. Он был в форме, со своими ромбами в петлицах, орденом Красной Звезды и медалью «ХХ лет РККА». На столе стояла бутылка рислинга, два бокала и тарелка груш. Все, как в добрые и очень старые времена там, в Производном Мире – или, иными словами, при жизни.
Увидев меня, мать не удивилась, но обратилась ко мне с некоторой настороженностью:
– Ты не окончательно, я надеюсь?
– Привет, вояка, – сказал Борисов, знавший меня с моих малых лет.
– Привет, товарищ комдив, – сказал я. И ответил матери: – Нет. – Чуть было не добавил: «Хотя – как знать? Тут ведь тоже убивают, и тоже навсегда». Но вовремя удержался: не надо огорчать маму – даже и здесь, или тем более здесь.
– Заходил Борич, передавал привет от тебя, сказал, что скоро заглянешь, но я не поверила было. Хорошо. Тебя покормить?
– Нет, спасибо. Потом…
– Ты надолго? – обрадовалась она. – Поживешь у меня?
– Не знаю, на сколько. Надо посидеть, подумать…
– Ну, сиди, – сказала она и снова повернулась к комдиву: – Значит, опять в поход, Коля?
– Армия остается армией, – ответил он.
– Куда, зачем?
– Понадобится – скажут…
– Понимаю.
Я перестал вслушиваться в их разговор, сел и попытался думать. Здесь, у нее, было самое удобное для этого место во всем Пространстве Сна. Как всегда бывает у матерей. Чувствуешь себя защищенным от мира, как будто еще не родился.
Когда уходишь в Пространство Сна без заранее разработанной программы, чаще всего – примерно в одной трети случаев – тебя тянет именно в детство, в пору неограниченных надежд и скоропреходящих забот. Особенно если в яви Производного Мира становится тесно от напряжений и досад, неизбежно связанных со всякой серьезной работой. Ничего удивительного в том, что Груздь почувствовал усталость и – скорее всего, даже не осознавая – устремился, освободившись от власти плоти и вектора времени, в мир, где очищается душа. На какое-то время – время сна – стал опять ребенком. То есть существом, еще не умеющим защититься от недоброжелателей. Там его наверняка и взяли. И (как показывает опыт) оставили при этом какие-то следы.
Место и время его детства мне известны; значит, туда и надо отправляться. Но, в отличие от пострадавшего, приняв перед тем необходимые меры предосторожности. И – лишь после того, как разберусь со свидетелями, а также с Боричем и теми, кто захватил его.
Сколько времени сейчас? Спящая плоть оттуда, из ПМ, по каналу связи и возврата немедленно прислала ответ. По времени яви я пробыл в ПС уже около десяти минут. Тратить на размышления еще больше было бы неоправданным расточительством. Пора в дорогу…
Я встал. Поцеловал мать. Она посмотрела на меня, и в ее взгляде промелькнула печаль. Я откозырял Борисову и повернулся к двери.
– Зайди на обратном пути, – попросила мать.
– Обязательно, ма.
Она кивнула и отвернулась, а Борисов скомандовал:
– Дрибним кроком – геть!
Я отворил дверь и вышел, завершив таким образом свое пребывание в семейном круге Пространства Сна. И настроился на следующий этап. Подсознательное общение с Боричем (это странное ощущение, без которого работать в ПС в связке совершенно невозможно) подсказало, что мне следует скорректировать план и, выбирая между Боричем и свидетелями, выбрать свидетелей. Одного из них. В двух лицах.
Допрос
Я был на этот раз чистой воды американским шерифом – судя по шляпе, из Тексаса (как полагалось мне сейчас произносить это название), со звездой о шести лучах на груди, с двумя револьверами на поясе. На ногах я имел щегольские ковбойские сапоги – правда, почему-то без шпор. В каждом уважающем себя американском боевике непременно возникает такой шериф, хорош он или плох – другое дело, но он есть, и мы привыкли к ним едва ли не больше, чем к собственным милиционерам. Так что я не сомневался в том, что люди, с которыми мне предстояло разговаривать, не станут тратить время на выяснение моего статуса, но без лишних телодвижений начнут, как говорится на розыскном жаргоне, колоться.