Аркадий Стругацкий - Том 2. 1960-1962
— Кто?!
— Эти, спортсмены…— Горбовский махнул рукой и лег опять.— Я ведь сейчас часто возвращаюсь. Брожу к Венере и обратно, вожу добровольцев. Славные ребята — добровольцы. Только очень шумные, едят ужасно много и все, знаете, рвутся на смертоубийственные подвиги.
Кондратьев с интересом спросил:
— А как вы смотрите на проект, Леонид Андреевич?
— Очень правильный проект,— сказал Горбовский.— Я его составлял. Не я один, конечно, но я тоже участвовал. В молодости мне много приходилось иметь дела с Венерой. Злая планета. Да вы, наверное, сами знаете…
— По–моему, очень скучно возить добровольцев на Д–космолете,— сказал Кондратьев.
— Да, конечно, задачи у Д–космолетов несколько иные. Вот я, например, на своем «Тариэле», когда все это закончится, пойду к ЕН 17 — это на пределе, двенадцать парсеков. Там есть планета Владислава, и у нее два чужих искусственных спутника. Мы будем искать там Город. Это очень интересно — искать чужие города, Сергей Иванович!
— Что значит «чужие»?
— Чужие… Знаете, Сергей Иванович, вас, как звездолетчика, наверное, интересует, чем мы сейчас занимаемся. Я приготовил для вас специально небольшую лекцию и, если хотите, сейчас ее вам прочитаю, а?
— Это интересно.— Кондратьев откинулся в кресле.— Прошу вас.
Горбовский уставился в потолок и начал:
— В зависимости от своих вкусов и наклонностей наши звездолетчики решают главным образом три задачи, но меня лично интересует четвертая. Ее многие считают слишком специальной, слишком безнадежной, но, на мой взгляд, человек с воображением легко найдет в ней призвание. Тем не менее есть люди, которые утверждают, что она ни при каких условиях не может оправдать затраченного горючего. Так говорят снобы и утилитаристы. Мы отвечаем им на это…
— Виноват,— перебил Кондратьев.— В чем, собственно, состоит эта четвертая задача? И заодно — первые три?
Горбовский некоторое время молчал, глядя на Кондратьева и помаргивая.
— Да,— сказал он наконец.— Лекция, кажется, не получилась. Я начал с середины. Первые три задачи — это… Двоеточие. Планетологические, астрофизические и космогонические исследования. Затем проверка и дальнейшая разработка Д–принципа, то есть берут новый с иголочки Д–космолет и гоняют его у светового барьера до изнеможения. И, наконец, попытки установить контакт с иными цивилизациями в Космосе — в общем, пока тщетные попытки. Моя любимая задача тоже связана с иными цивилизациями. Только мы ищем не контакты, а следы. Следы побывок чужих космолетчиков на разных мирах. Некоторые утверждают, что эта задача ни при каких условиях не может оправдать… Или я это уже говорил?
— Говорили,— сказал Кондратьев.— А что это за следы?
— Видите ли, Сергей Иванович, каждая цивилизация должна оставлять множество следов. Возьмите хотя бы нас, человечество. Как мы осваиваем новую планету? Мы ставим возле нее искусственные спутники, от Солнца до нее тянется длинная цепь радиобакенов — по два–три бакена на световой год — маяки, всевозможные пеленгаторы… Если нам удается высадиться, мы строим на планете базы, научные города. И не берем же мы все это с собой, когда уходим! Вот так же и другие цивилизации.
— И нашли вы что–нибудь? — спросил Кондратьев.
— А как же? Фобос и Деймос — ну, это вы, конечно, знаете, подземный город на Марсе, искусственные спутники у Владиславы… Очень интересные спутники. Да… Вот чем мы, в общем, занимаемся, Сергей Иванович.
— Интересно,— сказал Кондратьев.— Только я выбрал бы все–таки исследование Д–принципа.
— Ну, это зависит от вкусов и наклонностей. А сейчас все мы возим добровольцев. Даже гордые исследователи Д–принципа. Мы сейчас — как в ваше время кучера трамваев…
— В наше время уже не было трамваев,— сказал со вздохом Кондратьев.— И трамваи водили не кучера, а… м–м–м… Это как–то по–другому называлось… Слушайте, Леонид Андреевич, вы обедали?
Горбовский чихнул, сказал: «Извините» — и сел.
— Постойте, Сергей Иванович,— сказал он, доставая из кармана огромный цветастый носовой платок.— Постойте… Я вам сказал, для чего я к вам пришел?
— Чтобы поговорить как звездолетчик с звездолетчиком.
— Правда. А больше ничего не сказал? Нет?
— Нет. Вас сразу очень заинтересовала кушетка.
— Ага.— Горбовский задумчиво высморкался.— Вы, случайно, не знаете океанолога Званцева?
— Я знаю только врача Протоса,— печально сказал Кондратьев. — И вот с вами познакомился.
— Отлично. Вы знаете Протоса, Протос хорошо знает Званцева, а я хорошо знаю Протоса и Званцева… В общем, Званцев сейчас придет. Его зовут Николай Евгеньевич.
— Прекрасно,— медленно сказал Кондратьев. Он понял, что все это неспроста.
Послышалось пение сигнала.
— Это он,— сказал Горбовский и снова улегся.
Океанолог Званцев был громадного роста и чрезвычайно широк в плечах. У него было широкое, медного цвета лицо, густые темные, коротко остриженные волосы, большие, стального оттенка глаза и прямой маленький рот. Он молча пожал Кондратьеву руку, покосился на Горбовского и сел.
— Прошу прощения,— сказал Кондратьев,— я пойду закажу обед. Вы что любите, Николай Евгеньевич?
—- Я все люблю,— сказал Званцев.— И он тоже все любит.
— Да, я все люблю,— сказал Горбовский.— Только, пожалуйста, не надо овсяного киселя.
— Хорошо,— сказал Кондратьев и пошел в столовую.
— И цветной капусты не надо! — крикнул Горбовский вслед.
Набирая шифры у окна Линии Доставки, Кондратьев думал: «Они пришли неспроста. Они умные люди, значит, они пришли не из пустого любопытства, они пришли мне помочь. Они люди энергичные и деятельные, значит, вряд ли они пришли утешать. Но как они думают помочь? Мне нужно только одно…»
Кондратьев зажмурился и немного постоял неподвижно, упираясь рукой в крышку Окна Доставки. Из гостиной доносилось:
— Ты опять валяешься, Леонид. Есть в тебе что–то от мимикродона.
— Валяться нужно,— с глубокой убежденностью отвечал Горбовский.— Это философски необходимо. Бессмысленные движения руками и ногами неуклонно увеличивают энтропию Вселенной. Я хотел бы сказать миру: «Люди! Больше лежите! Бойтесь тепловой смерти!»
— Удивляюсь, как ты еще не перешел на ползанье, — язвительно заметил Званцев.
— Я думал об этом. Слишком велико трение. С энтропийной точки зрения выгоднее перемещаться в вертикальном положении.
— Словоблуд,— сказал Званцев.— А ну вставай!
Кондратьев отодвинул крышку и накрыл на стол.
— Кушать подано! — крикнул он насильственно–веселым голосом. Он чувствовал себя как перед экзаменом.
