Эйв Дэвидсон - Феникс и зеркало
Даст ли он им проводника и пропуск на Кипр?
Дал бы, да не имеет права. Братья ("Чума на них, холера, трясучка, морская болезнь, сифилис!"), братья придут в ярость. Нет... нет... он не может... не имеет права.
Жалко, заметил Вергилий. А они собирались увидеть знаменитый город Пафос. На это Байла вскинул свои маленькие глазки. Пафос... да... Тот самый Пафос, где стоит великий храм Афродиты. Да... Пафос...
- Именно, вождь Байла. Где расположен храм Афродиты и где семь или семнадцать сотен прекраснейших прислужниц обучены всем тонкостям искусства любви и любого странника делают своим любовником в честь великой богини...
Служат богине... Ммммм, ах...
Глаза Вергилия встретились с глазами Ан-тона, и тот моментально заговорил о том, насколько будет польщен и горд, если вождь Байла отправится паломником в храм на его корабле. Щуплый монарх облизал пересохшие губы. Ум его работал с трудом, но, несомненно, работал... послужить богине...
И тут, вместо того чтобы задать уместный и почти риторический вопрос о том, что-де, неужели же братья воспротивятся столь благочестивым планам, Вергилий неожиданно сменил игру.
- Ну конечно, если вождь Байла вынужден находиться в своем лагере неотлучно, если он не может покинуть остров без разрешения... если он пленник своих братьев...
Вождь стремительно вскочил на ноги и схватился за нож. Магу не оставалось ничего иного, как мгновенно выпалить:
- Умру за правду!
Клинок был обнажен.
- Встать! Встать! - орал Байла. - Шаман Вергилий, капитан Эббед! Встать! На корабль, на корабль немедленно! Мы плывем на Кипр! - Гнев вождя чуть утих, но решительность не оставляла его ни на йоту, уголки рта опустились вниз, в сочетании с изуродованными чертами лица придав ему выражение, смахивающее на усмешку, которая не могла скрыть явного вожделения. - Пафос! - закричал Байла. - Пафос, ха! Мы плывем на богослужение!
И почти погнал их вперед, перед собой, словно пастушья собака - стадо.
Три израненных в битвах багатура были столь ошеломлены решением вождя, что не могли вымолвить ни слова. Но, несомненно, ситуация требовала каких-то действий с их стороны, потому они немедленно вновь протянули вперед руки и заголосили:
- Давай! Давай! Давай!
Разбираться с ними времени не было. Им был отдан письменный прибор Вергилия, отдана небольшая астролябия Сапфира, отданы ремни, пояса, ножи, кошельки, амулеты, шляпы, шали. Вергилий впоследствии охарактеризовал сей момент так: пиратам отдали все, за исключением, разве, собственной добродетели.
На борт были спешно загружены припасы, а лошадиный череп был сквозь глазницу прибит к бушприту - без этого талисмана в море не осмеливался выйти ни один из гуннов. Море было спокойным и безмятежным, словно пруд, гребцы принялись за работу с таким усердием, что вскоре от острова осталась только темная полоска на горизонте.
Свободный от влияния своего загнивающего двора, Байла совершенно преобразился. Он оказался отменным мореходом, храбрым, хотя и немного неуклюжим бойцом, стоял вахты, когда рулевой однажды по ошибке отхлебнул мышьяка вместо пива, и был душой и заводилой в битве с сардинскими флибустьерами возле Киклад. Время от времени путникам попадались по дороге суда гуннов, черные и быстроходные, с парусами кроваво-красного цвета, однако штандарт вождя из белого конского хвоста, увенчанного короной, на мачте и приземистая фигура Байлы на юте немедленно устраняли все возможные проблемы.
А вот когда ветер утих, Байла обнаружил себя совершенно без дела. И разумеется, отправился спать вниз.
- Конечно, - сказал Огненный Человек, - мы можем грести, однако же мы не можем грести постоянно. Наши люди не рабы, чтобы их использовать за раз и выкинуть, как отбросы. Потому далеко нам не уплыть. И снова возникает вопрос времени. Снова возникает тот самый вопрос.
Судя по его лицу, выражавшему сильную досаду, он настолько сжился с проблемами Вергилия, что воспринимал их уже как свои.
- Если ты тревожишься о том, чтобы как можно быстрее вернуться в Неаполь, дабы не упустить фрахт, - сказал Вергилий, почесывая свою короткую узкую бороду, - то еще раз заверяю тебя, что компенсирую твои издержки.
Странно, но на этот раз Огненный Человек опроверг свое же мнение, что все может быть оплачено деньгами.
- Иногда, господин Вергилий, иногда случается так, что _мы не можем заплатить ту цену, которую от нас требуют_. Ты можешь поднять ветер?
"Не можешь заплатить требуемую цену..." - как ловко этот наемный мореход сформулировал ту самую мысль, что мучила Вергилия уже давно. Застигнутый врасплох предательством женщины, которую любил более всех прочих, ощутив со всей отчетливостью утрату части собственной души... Он только покачал головой. Затем, быстро придя в себя, ответил:
- Любые вмешательства подобного рода нежелательны... Но...
- Но... - вкрадчиво подхватил Ан-тон. - Но остается ли нам что-либо иное? Так делай же это!
Внизу, в обитой кедровым деревом каюте, было тускло и сумрачно. Из громадного сундука черного дерева Вергилий извлек сундучок поменьше, сделанный уже из дерева красного, из того - достал одну из нескольких хранившихся там шкатулок, сработанных из черепахового панциря. Поставил ее на стол.
- Это, возможно, будет не слишком приятно... - предупредил он капитана. Огненный Человек издал нетерпеливый горловой звук и стал пристально наблюдать за тем, как Вергилий тщательно раскутывает нечто, спрятанное в слоях нежнейшей и белой, словно свежевыпавший снег, пряжи. Наконец перед его глазами предстало нечто увядшее, раздвоенное и коричневое, а Вергилий принялся связывать свою ногу и руку веревочками алого шелка, скрепляя их между собой замысловатыми узелками.
С удивлением Огненный Человек обнаружил, что со дней своей юности ни разу не видал подобных узлов - он понимал это, даже их не ощупывая. И этот узел незнаком, и другой, и следующий...
- Я моряк, - пробормотал он, - и мне казалось, что мной изучены все узлы на свете. По крайней мере, так мне казалось до этого момента... - Тут его голос стал совсем тихим. - Они, кажется, вообще иного типа... что же, они созданы для того, чтобы призывать и удерживать ветер? Нет! Что это? Голос его замер, и он застыл в изумлении.
Тот сморщенный предмет был длиной примерно в ладонь и шириной в два пальца. Это была самая маленькая из всех возможных мумий, темечко ее было слабо покрыто пушком волос, а ноги закручивались друг за друга, словно были без костей. Ступни, кажется, тоже отсутствовали.
- Это один из аль-рунов, - пояснил Вергилий. - Еще их называют мандраками, или мандрагорами...
В неглубокую мисочку он налил красного вина, а в более крупную насыпал земли. Быстро обмакнул создание в вино и осторожно, аккуратно положил на землю.
