Брайан Кларк - «Если», 1999 № 12
— Я… я не совсем уверен, сэр.
— Разве? Ты ведь узнал качество в Анне, правда?
— О, да.
— И я подозреваю, что именно его ты искал сегодня утром — внизу в гавани. Именно оно и выгнало тебя сюда сейчас, вечером, когда можно было сидеть, оцепенев и со стеклянными глазами, перед Со-Ви вместе со всеми остальными тупицами.
— У меня микомикон сломался, — пояснил, не скрывая правды, Роджер.
Мастер усмехнулся.
— Ты победил, сынок.
— А вы знаете, что Анна играла леди Фуксию в «Титусе Стоне»?
— В самом деле?
— Да. Она сказала мне сегодня утром. И я хотел проверить, изменится ли мое отношение к ней теперь, когда я узнал об этом.
— Так, — сказал Мастер. — И разница обнаружилась?
— Не знаю. Кассета отключилась раньше.
— Такова жизнь, сынок, — пояснил Мастер, вновь взорвавшись своим фыркающим смешком. — Сплошной рад отключившихся кассет… Ты здесь на турнире, так?
— Мама участвует в нем.
— А отец?
— Он в Европе — в Брюсселе. Они с мамой в разводе.
— Понятно, — в интонации почудился сочувственный кивок.
— Два раза в год я гощу у него на каникулах. Нам хорошо вместе. Он подарил мне микомикон. А следующей весной мы поплывем на клиппере!
— Ты ждешь этого путешествия, так?
Роджер восторженно вздохнул, вновь увидев мысленным взором среброкрылую морскую птицу, ныряющую между склонами атлантических холмов и выныривающую наверх в окружении радуг.
— Ты любишь море?
— Больше всего на свете, — признался Роджер. — Когда-нибудь у меня будет свой собственный клиппер.
Окруженный ароматным дымком огонек сигары указал куда-то в сторону далекого Эридана.
— Такова, значит, твоя мечта?
— Да, сэр, — просто ответил Роджер.
— А как насчет Игры?
Прежде чем Роджер успел ответить, с террасы над ними позвал голос:
— Эй, Пит! А тебе не пора одеваться?
— Наверное, раз ты так говоришь, — отозвался Мастер.
— Джулио уже в зале. А кто это там с тобой?
— Один из твоих почитателей, как мне кажется.
— Роджер?
— Добрый вечер, — отозвался мальчик.
Со сладким стоном Мастер поднялся со скамьи, бросил недокурен-ную сигару на каменную дорожку и раздавил ее каблуком. А потом взял бокал и почти опустевшую бутылку вина. Уже совсем привыкший к темноте Роджер увидел, что старик самым серьезным образом кланяется ему.
— Прошу прощения, однако, как ты понимаешь, долг требует. Наш разговор оказался весьма занимательным. Мы непременно продолжим его. Быть может, завтра?
— Спасибо, сэр. Удачи вам.
— Удачи? — Мастер, похоже, какое-то время обдумывал пожелание. И вдруг улыбнулся. — Роджер, мне так давно никто не желал удачи. Спасибо.
Благословенная тьма скрыла яркий румянец стыда, окрасивший щеки мальчика.
Мастер и претендент, Джулио Романо Амато, сидели лицом друг к другу на приподнятом помосте в одном конце турнирного зала, отделенные от других игроков широким пологом красной ковровой ткани и символическим барьером — толстым золотым шнуром. На стене над их головами огромное электронное табло фиксировало ходы, сделанные в очередной, третьей сессии тридцать третьего чемпионата мира по калире.
Кроме двух соперников на помосте находились еще семеро человек: Верховный арбитр, два секунданта Мастера, секунданты Амато и два официальных судьи-секретаря, одним из которых являлась Анна. Все они сидели, скрестив ноги на подушках, чуть поодаль от главных действующих лиц. Если они и осознавали, что каждое их движение, каждая перемена выражения лица передается спутником в миллион храмов калире, рассеянных по всему миру, то ничем не выдавали этого. Люди эти существовали в одиночестве, не соприкасаясь друг с другом, покоренные не знающим времени чудом Игры Игр, даром звезд.
И в эти безмолвные, неизмеримые межзвездные просторы, одна мысль о которых некогда повергла в ужас Паскаля, человек посмел запустить свою руку. Через два полных столетия, когда Гендерсона давно уже считали покойником, он возвратился на Землю, доставив на родную планету непостижимый Грааль, за которым и отправлялся в космос.
Вернувшись, он обнаружил мир измученным и истощенным, и в этом мире миссия «Икара» сделалась всего лишь неловким воспоминанием о самом чистом и красноречивом из наиболее безрассудных поступков, когда-либо предпринимавшихся человечеством во всей его сумасшедшей истории.
Когда огромный звездолет, обожженный, покрытый шрамами, охваченный пламенем, вывалился из небес и, словно легкое перышко, приземлился на месте своего старта, на берегу озера Окигоби, немногие из присутствовавших при этом событии могли до конца поверить в реальность происходящего. Огромный почерневший серебряный столп, появившийся среди ржавеющих останков и руин стартовых башен, напоминал о временах, давно канувших в прошлое, — в те времена люди еще умели надеяться.
Спешно собранный комитет вышел приветствовать возвратившихся путешественников. Собравшись живым полукругом на растрескавшемся и поросшем растительностью бетоне древней стартовой площадки, делегация ожидала, когда раскроется люк и аргонавты выйдут наружу.
Люк приоткрылся и медленно пополз назад, являя собравшимся одинокую фигуру, замершую в портале и смотрящую на них сверху вниз.
— Кто это? — шептались встречающие. — Далглиш? Мартин? Нет, клянусь, это сам Гендерсон!.. Боже, да он и на день не стал старше, чем на портрете, правда?.. А вы уверены, что это действительно он?.. Ага, точно, Гендерсон. Христе Боже, да это же невозможно!
Кто-то зааплодировал. И через мгновение все последовали его примеру, ударяя ладонями в сухом, безразличном воздухе.
В тридцати футах над ними Питер Гендерсон, командир «Икара», услыхав странные рукоплескания, медленно поднял левую руку в знак приветствия. И тут какой-то остроглазый наблюдатель отметил, что в правой руке прибывший держит нечто вроде продолговатой деревянной коробки.
Поначалу Гендерсона не принимали всерьез, и чему здесь удивляться? Тем не менее банк памяти «Икара», похоже, подтвердил многие из его слов. Однако главное заключалось в том, что там, позади Эридана, на планете, которую назвали Дектир III, люди наконец обнаружили именно то, что и отправлялись искать. Объект этот имел облик сказочного города, получившего имя Эйдотея; город этот, если верить Ген-дерсону, воплощал собой все мечты человечества. Его населял кроткий, словно олени, народ, отличавшийся от людей только андрогенной природой и лишним пальцем на каждой руке. Еще, с человеческой точки зрения, их можно было считать бессмертными. Эйдотейцы пылко поклонялись гермафродической богине по имени Калиринос, которая властвовала над половиной существующей Вселенной. Другая половина принадлежала ее сопернику (а некоторые утверждали — близнецу) Ариманосу. Калиринос и Ариманос были заняты бесконечной игрой в калире, где фигурами служили галактики, звезды и планеты всего космоса. Достигнув Эйдотеи, человечество в лице экипажа «Икара» засвидетельствовало тем самым, что готово вступить в Игру, совершив новый шаг по пути эволюции.
