Кир Булычев - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 24
Подлесок и сосны затянуло дымкой. Потемнели стволы, растаяли серебристые паутинки. Только березы как белели, так и остались белеть, да небо наливалось изнутри отсветами зарниц. «Над Искитимом и над Улыбино дождь давно, наверное, мыл дневную поверхность, а тут, в каких-то сорока километрах, — ни дуновения, ни капли, лишь застоявшаяся духота. Где, черт возьми, эта невидимая кнопка? Ткнуть бы ее, чтобы мир сразу в норму пришел…»
Он вдруг разозлился. «Не о том! Все не о том!.. И вставать мне надо не в десять, под самый зной, а где-нибудь в шесть утра, раньше Анфеда. И сразу варить кофе, и садиться с блокнотом под дерево. А я… я только дергаю себе нервы. Ни отдыха, ни дела…»
— Интересно, — сказала Надя, поднимая на Веснина смеющиеся глаза. — Если бы наши желания сбывались без всяких на то усилий, хорошо бы это было?
— Еще бы! — незамедлительно отозвался Анфед и прищелкнул для убедительности пальцами. — Р-р-раз, и готово!
Он не пояснил, что должно означать это «р-р-раз», но все почему-то посмотрели на Надю, а Кубыкин даже открыл рот.
— Интересно, — туманно протянула Надя, переводя взгляд на Анфеда. — А вот ты, Анфед, чего бы хотел?
— Леща! — не задумываясь, ответил Анфед. И, уловив двусмысленность высказанного желания, разъяснил: — Вот такого, от сих до сих. Ванечка, отодвинься!.. Чтобы я того леща, как в солдатском анекдоте, чистил от хвоста до обеда! — Анфед помолчал и со смирением истинного неудачника признал: — Но таких лещей нет. Я знаю.
Зарница высветила костерчик, палатки, кружки с чаем, салфетку с разложенными на ней печеньем, сахаром, бутербродами. Надины вопросы явно заинтересовали Кубыкина, он так и сидел с раскрытым ртом, и Надя вздохнула:
— Кубыкин, а, Кубыкин… Если бы наши желания исполнялись, ты бы чего хотел?
— Да так, — пожевал Кубыкин толстыми губами. — Территории чистой. Палатки убрать до дождей. В дожди они как паруса, хоть матросов ищи. Ну и… остальное! Сорите вы…
А про себя Кубыкин подумал: «И чтобы вы, дураки, веру знали в Кубыкина. Кубыкин не подведет. Сказали Кубыкину: «Бурундук — птичка!», — Кубыкин разыщет крылышко! Не то, что вы… — Он осуждающе посмотрел на Анфеда и Ванечку: «Посчитай! Таких не бывает!..»
— Ванечка, а Ванечка, — тянула Надя. — А ты почему ничего не сказал?
Ванечка передернул плечиком:
— Избавьте!
Анфед сразу насторожился, а Веснин снова почувствовал неприязнь к Ванечке, к его тоненьким бровкам и усикам. И почему-то вспомнил зимовку на острове Котельном. Тогда на станции оказался такой же вот аккуратненький парень из Ленинграда. Ничего парень, анекдоты знал, только жене, оставленной на материке, не верил. Так не верил, что вслух о ней говорил, и даже письма свои пытался читать вслух В итоге парня отправили в Ленинград первым же бортом, уж слишком погоду портил. Настроение ведь это вот что — плюнул, и нет его! Одной улыбочкой убить можно.
Анфед вдруг хихикнул.
— Это чего? — удивился Кубыкин.
— У меня еще одно желание есть.
Все посмотрели на Анфеда. Он застеснялся:
— Ногу сломать!
— Анфедушка, — протянула Надя голосом любящей учительницы, — зачем?
— Ну как, — совсем застеснялся Анфед. — Три месяца отдыху. А хорошо сломаешь — все пять! И зарплата идет, и можешь чем-то своим заниматься. У нас один чудак чуть не полгода на больничном сидел, так почти кандидатскую сделал за это время.
Надя засмеялась и повернула голову к Веснину:
— А вы что хотите сломать?
— Судьбу, — хмыкнул Веснин.
— Есть причины?
— У кого их нет?
— За всех не говорите, — ядовито улыбнулся Ванечка.
И Надя улыбнулась. Хорошо улыбнулась — без насмешка, без иронии. Веснину сразу стало легче. Он всегда был такой — легкий на улыбку. Ругань перетерпит любую, на своем будет стоять, а вот улыбка не раз сбивала его с позиций. Он даже подумал: «Чего я на всех злюсь? Тот не такой, эта не такая… Мир под меня подгонять никто не будет. Самому надо за собой следить. Сам виноват, что ни отдых, ни работа не лезут в голову. Может, и прав Серов: не только пришельцем я должен жить. Мог ведь я не только о других планетах писать…»
«Мог! Мог! — сказал он себе. — О том же Щеглове — истинном северянине, устроившем на Чукотке настоящую коммунистическую факторию, где каждый брал в лавке все, что хотел, расплачиваясь по своим возможностям. То, что ревизия не оценила искренности Щеглова — дело второе. В каком-то смысле Щеглов сам был пришельцем. Если не с Трента, то уж из будущего…»
Мысль о Щеглове не затерялась в голове Веснина. Вытащила из памяти круглые наивные глаза северянина, рядом с которым Веснин проработал два года. Но уже до знакомства с Весниным Щеглов пользовался на Севере славой большого коллекционера. Началось это у него давно, еще до войны, когда после злополучной фактории его произвели в начальника почты, где впервые, к счастью для себя и к несчастью для редких подписчиков, Щеглов обнаружил иллюстрированные журналы. Картинка к картинке — восхищенный Щеглов собирал все. А когда подписчики возмутились, с легким сердцем оставил почту и, разобрав обклеенные репродукциями дощатые переборки дома, отправил все это свое богатство в Норильск. Он знал, что путеводная звезда найдена. Слух о коллекции Щеглова дошел до одного известного художника, проживавшего тогда в Норильске. Художник познакомился с коллекцией и пришел в ужас. «Вкус! Где вкус?» — ошалело спросил художник. «Какой, однако, вкус? — спросил Щеглов. — Я первую премию получил на выставке. Я могу любой уголок оформить! Вот водка, она с премии, давай пить!» Но художник вынул из кармана свою собственную бутылку. «Я на деньги, полученные за дурной вкус, не пью!» — «А я премию получил!» — хвастался Щеглов. «За дурной вкус, за отсутствие вкуса»! — «Однако ты что-то такое знаешь, — сдался Щеглов. — Учи!»
«Чем не пришелец, — подумал про себя Веснин. — Но вот ведь я не писал о нем…»
И посмотрел на Надю. «Пора бы ей детей завести. Муж — не то. Муж сейчас не самое главное. Сейчас любят самостоятельность. Но — дети…»
Блики света прыгали по лицу Нади — красивое у нее лицо. «Интересно, чего бы она хотела, сбывайся наши желания?»
— Ну? — засмеялся Анфед, будто подслушал мысли Веснина, и потянул Надю за рукав коротенького халатика. — Теперь твоя очередь. Говори.
Но ответить Надя не успела. Может, и задумала желание, но ответить не успела. Мощная молния разорвала небо на неровные куски, вонзилась в море, забилась в истеричных конвульсиях. И глухо покатились над лесом, палатками, над узкой речкой и тальником грохочущие раскаты.
