Евгений Рысс - Сквозь завесу времени (сборник)
Этажи нанизывались на иглообразные основания и вращались в течение дня за солнцем, создавая благоприятные условия для работы. Производственные здания и лаборатории институтов почти все были с полусферическими совершенно прозрачными крышами. Правда, прозрачной такая крыша казалась только изнутри здания. С улицы крыши отливали матово-серебристым или золотистым цветом, и казалось, что среди каменного леса распустились диковинные цветы с небывалого размера лепестками.
Исчезли тротуары и улицы. Жители получили в свое личное распоряжение легкие и удобные атомо- и плазмобили. Похожие на большие дождевые капли всевозможных расцветок, они бесшумно проносились на небольшой высоте или гроздьями висели у стояночных автоматов, которые удивительно напоминали в часы работы старинных торговцев детскими воздушными шариками.
Да, многое изменилось вокруг за три сотни лет. А обелиск все стоит на прежнем месте, древний и одинокий, напоминая о самых первых дерзновенных шагах Человечества в космическое пространство.
Со вчерашнего дня я не мог равнодушно смотреть в сторону обелиска. Он настойчиво напоминал мне о провале в Академии космической навигации. Председатель приемной комиссии сказал, что с моим здоровьем нечего и думать о космических полетах. В утешение он напомнил, что есть другие космические специальности, очень важные и нужные здесь, на Земле.
Но разве это могло смягчить удар? Я с детства готовился покорять пространство, и вдруг вот так, сразу, отказаться от своей единственной мечты!
Я был растерян, подавлен, смятен.
Другим людям в жизни везет. Они всегда добиваются чего хотят. Взять, к примеру, моего отца. Целые дни он проводит в своей лаборатории и глубоко убежден, что важнее его дела не существует на свете.
Когда я рассказал ему-о своем несчастье, он даже обрадовался.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Будешь пока помогать мне, а со временем и сам станешь микробиологом.
Я не стал его переубеждать, все равно это было бесполезно.
Вот Ингра — другое дело. Ей можно объяснить все.
И она поймет.
Ингра — моя девушка. Мы каждый день встречаемся с ней у обелиска. Эта традиция существует очень давно. Еще мой дед назначал свидания у холма.
Сегодня я с особым нетерпением ожидал Ингру. Мы виделись только вчера, но мне казалось, что уже прошло несколько дней. Я соскучился по ее раскосым темно-зеленым глазам, по ее быстрой насмешливой улыбке.
Вокруг обелиска разрослась сирень. Тяжелые белые и фиолетовые гроздья усыпали кусты. Я выбрал для Ингры одну ветку и положил ее рядом с собой на скамью.
На мраморной мемориальной доске лежали тайланты.
Эти странные цветы были завезены на Землю с Марса.
У них было замечательное свойство изменять окраску в зависимости от освещения.
Сейчас тайланты были изумрудными.
Ингра не опоздала.
Она молча подставила прохладную щеку для поцелуя и села рядом со мной.
— Ты уже знаешь? — спросил я.
Ингра молча кивнула головой.
— Ну, и что ты думаешь об этом?
— Ничего.
— Я тебя не понимаю!
— Мне кажется, трагедии не произошло. В школе у тебя были неплохие успехи в физике. При желании всегда можно стать ученым.
— Вы что, сговорились?! — взорвался я. — Отец предлагает быть биологом, ты — физиком, мама, чего доброго, посоветует идти в администраторы, командовать роботами, а я мечтал быть пилотом! Космическим пилотом. Поймите вы это, наконец!
— Управлять роботами кто-то же должен, — спокойно возразила Ингра.
— Ну, знаешь ли, такого я от тебя не ожидал!
В глазах у Ингры появился знакомый упрямый прищур, они еще больше потемнели. Я почувствовал, что мы с ней вот-вот рассоримся окончательно, может быть, навсегда, и примирительно сказал:
— Представь себе, как тяжело отказываться от того, к чему стремился, готовился с детства, и ты поймешь меня.
— Нет, — вдруг резко ответила Ингра, — я не пойму тебя до тех пор, пока ты не перестанешь изображать из себя разочарованного неудачника. Вот его понимаю, а тебя нет.
Я посмотрел туда, куда показала Ингра, и увидел человека в голубом костюме. На его груди сиял знак Дальнего Космического Разведчика из чистого ладия, самого редкого металла, получаемого только в лабораторных условиях. Этот металл излучал чуть голубоватый яркий свет и таинственно мерцал, словно далекие звезды. Человек сидел на камне у самого обрыва, втянув совсем седую голову в сутуло поднятые острые плечи, как одинокая, нахохлившаяся птица.
Мне часто приходилось видеть его здесь всегда в одно я то же время. Он сидел на камне до захода солнца и уходил в сумерках, когда вспыхивали первые звезды.
— Ты знакома с ним? — с завистью спросил я Ингру.
— Нет, лично нет, — ответила она, — но ведь и ты хорошо знаешь его. Это Николай Петрович Горин. Лет десять назад о нем говорила вся Земля. Удивительная история его жизни стала примером мужественного служения науке, всему человечеству.
И тут я вспомнил, я хорошо вспомнил все, что знал об этом человеке.
…Это было в те времена, когда люди ощутили неведомое им раньше чувство власти над космосом. Человечество неудержимо стремилось в Пространство. Строительство фотонных ракет, первые полеты к звездам, поиски разумной жизни.
Горину было девятнадцать лет, когда закончилось сооружение обелиска. Возможно, так же, как и я, глядя на многотонную иглу, вонзившуюся в небо, он мечтал о неизведанных космических трассах.
За время его обучения в Академии космической навигации уже были совершены полеты к ближним звездам Альфа Центавра, к звезде Бернарда, к Сириусу. Но нигде в пределах десяти световых лет не было обнаружено следов разумной жизни.
Все новые и новые корабли уходили в Пространство.
Все глубже во Вселенную проникали Дальние Разведчики. Их имена высекались на мраморной плите обелиска. И если смельчаки не возвращались, обелиск всегда напоминал о них.
Когда была достигнута околосветовая скорость, люди впервые столкнулись с заметным сокращением времени. Вернувшись из далеких рейсов, космонавты заставали — своих сверстников значительно постаревшими, потому что время на Земле шло быстрее, чем в каюте Звездолета.
Горин сдал экзамен на звание Дальнего Разведчика, когда астрономы приняли сигналы разумной жизни из созвездия Волопас. До этого они напрасно проводили бессонные ночи у радиотелескопов, вылавливая среди шумов и помех голоса далеких миров, потому что высокоорганизованные обитатели далеких Галактик давно отказались от устаревшей радиосвязи и общались с помощью концентрированной психологической энергии.
