Альфред Бестер - Дьявольский интерфейс
Эдисон отправил в рот пару бутербродов (не исключено, что после этого он целый год, будучи человеком рассеянным, не притронется к пище — что никак не сказывается на здоровье Молекулярного человека). Насытившись прежде, чем я обошел с подносом всех гостей, Эдисон весь засиял, словно клоун, готовый от души смешить публику.
— А теперь я расскажу вам забавную историю, — провозгласил он.
Мои друзья оказались на высоте. Ни один из них не выдал своего испуга. Продолжая есть, мы повернулись в сторону Эдисона и изобразили на своих лицах живейший интерес. В этот момент нас выручила Фе-Пяточка. Она очнулась, сладко потянулась, зевнула и сказала хрипловатым голоском:
— Ах, извините, я заснула ненароком. Прошу прощения.
Я протянул ей блюдо со всякой всячиной.
— У нас маленький праздник, — сказал я.
— Что празднуем? — спросила она, вставая, чтобы выбрать на подносе кусочек полакомее. Тут ее взгляд упал через дверь на мою спальню, где все было разгромлено. Она отпустила поднос и кинулась туда. Я хотел было последовать за ней, но Борджиа властным поворотом головы остановила меня. Дескать, продолжайте беседовать, как ни в чем не бывало. Пришлось нам все-таки скушать нудный анекдот Эдисона. Но краем уха я все же слышал, как Фе бродит по дому и удивленно ахает, замечая следы пронесшегося по нему урагана. Она вернулась к нам в комнату с таким видом, словно ее огрели по лбу бОенским молотом (в девятнадцатом веке скот убивали на бойнях — особым молотом: поясняю вместо компьютера, которому не скоро оправиться от знакомства с крутым нравом обезумевшей Фе).
— Послушайте! — обратилась к нам Фе. — Что здесь произошло?
Борджиа, как обычно, взяла инициативу в свои руки, опережая всех нас.
— А, тут один ребенок забежал и все переколошматил.
— Что за ребенок? Какой ребенок?
— Девочка лет трех.
— И зачем же вы ее пустили?
— Пришлось.
— Не понимаю. Почему?
— Потому что она вроде как родственница тебе.
— Родственница?
— Твоя сестра.
— Но у меня нет трехлетней сестры.
— Нет, есть. Внутри тебя.
Фе медленно опустилась на стул.
— Что-то до меня не доходит. Вы хотите сказать, что все это сотворила… я?
— Послушай, милая. Я видела, как ты за одну ночь стала совсем взрослой. Ты теперь уже не девочка, но какая-то часть твоего сознания сильно отстала от тебя нынешней. Вот это-то и есть твоя трехлетняя сестричка. Она всегда была с тобой, только прежде ты не давала ей воли. И в будущем тебе придется держать ее под контролем. Сегодня она вырвалась на волю, но не спеши считать себя каким-то уродом из-за этого. Все мы сталкиваемся с подобной проблемой. Одни осознают ее и научаются успешно справляться с ней, а другие — нет. Я уверена, что ты — справишься, потому что я… потому что все мы любим тебя и восхищаемся тобой…
— Но что произошло? Из-за чего все это?
— Капризная кроха внутри тебя вообразила, что отец бросил ее навсегда и обезумела от страха и злости.
— Ее отец? Вы имеете в виду моего папашу?
— Нет, Гиня.
— Разве она считает его своим отцом?
— Да, на протяжении последних трех лет она воспринимала его как отца. И вот он внезапно женится. Это-то и спровоцировало ураган эмоций. А теперь… Не хочешь ли ты познакомиться с его молодой женой? Не с твоей новой мамой — нет, с его молодой женой. Вот она — Натома Курзон.
Фе-О-Пять-Нормальная подошла к Натоме, окинула ее стремительным цепким взглядом — тем молниеносным взглядом, каким только женщина умеет смотреть, когда за полсекунды делает полную инвентаризацию другой женщины.
— Ба, да вы красавица! — выпалила она. Затем подбежала к Вождю, зарылась лицом у него на груди и расплакалась. — Она мне нравится, но я ее ненавижу, потому что не могу быть, как она.
— А может, это она мечтает быть как ты, — сказал Вождь.
— Никто не мечтает быть, как я.
— Ладно, Фе, мне надоели твои глупости. Ты моя гордость и радость, и у нас назначено свидание внутри стерилизатора.
— В центрифуге, — уточнила Фе между всхлипами.
— Ты замечательная девушка. Уникальная. И сейчас мне нужна твоя помощь в еще большей степени, чем раньше. Ты мне дорога точно так же, как Гиню — его жена. Ну, а теперь скажи мне, чего ты хочешь больше всего в жизни?
— Быть… быть дорогой тебе.
— Получается, что твое желание уже осуществилось. Зачем же тогда кукситься и психовать?
— Но мне хочется и многого другого…
— Душа моя, всем нам хочется многого другого! Вот только «другое» не зарабатывается иначе как потом и кровью.
Тут внезапно прямо у стола возникла голая манекенщица. Она стояла на четвереньках, а пока сзади на нее забиралась овчарка, эта сука вида хомо сапиенс говорила:
— Самая качественная органическая пища для вашего любимого пса — конечно же, «Киста», новая энергетически насыщенная пища с запахом мяса, которая ломает сексуальный барьер между видами…
— А я полагала, что твой дом изолирован от рекламной похабщины, — с досадой проговорила Борджиа.
С первого этажа донесся голос Греческого Синдиката:
— Это моя вина. Я не сумел закрыть дверь. Она у вас сломана.
Эдисон пристыженно потупился и пулей вылетел вон — как раз тогда, когда в комнату вплыл Синдикат — чистенький, отутюженный и уверенный в себе. Он одарил всех нас чарующей улыбкой — по очереди, но осекся, когда увидел Натому. Тут он нацепил свое элегантное пенсне, мгновение-другое рассматривал мою женушку, после чего произнес:
— Ого!
Я начал было объяснять, но он прервал меня.
— Бога ради. Гинь. У меня соображалка еще на месте. На каком языке изволит разговаривать мадам — на испангле, на европском, на африканском или на двадцатке? Какой ее родной язык?
— Она говорит исключительно на языке индейцев чероки.
— Нимного пытать говорить вадцатка, — сказала Натома с милой улыбкой.
— Восхитительно! — воскликнул Синдикат, подходя к Натоме и целуя ей руку в тысячу раз галантнее меня. Затем произнес на европейском: — Вы сестра профессора Угадая — тут нельзя обмануться: вы так похожи. И вы только что вышли замуж — судя по счастливому румянцу на ваших прелестно-юных щеках и повадкам молоденькой кошки, которая совсем недавно
— и впервые в жизни — съела канарейку. А в этой комнате есть только один мужчина, достойный вашей любви, а именно — Эдуард Курзон. Стало быть, вы — молодая жена Курзона, миссис Курзон, с чем вас и поздравляю.
(Поди потягайся с мужчиной такого класса!)
— Та, — сказала Натома, возвращая Греку улыбку. Она подошла ко мне и с гордостью продела свою ручку мне под локоть.
