Валерий Белоусов - Витязи из Наркомпроса
— Савва Игнатьевич! Я вот покурить задумала. С утра не дымила… Не составите мне компанию?
Тот как-то помялся, покряхтел, почесал бороду…
— Да я бы и с радостью, Наталья Израилевна, да вот сугубый зарок дал матушке Нениле: на ночь не дымить! Извините, но не могу-с… Вот, Валерий Иванович нешто вас проводит?
Тот с готовностью вскочил, застегивая потертый на локтях пиджак… Тоже мне, лыцарь Печального Образа… (так в тексте) Ведь я же знаю, прекрасно всё вижу… Тебе же моё общество неприятно. Неприятно? Нет, вовсе не неприятно. Просто противно. Ну, скажите, правда, кому охота появляться на людях в обществе такой уродинки? Смеяться ведь над тобой будут, как давеча Арчибальд Арчибальдович… Мол, что — получше себе ничего не нашел? Вроде Царевны-лягушки. Которую, только, увы! никто не целует, ибо всем отвратно!
Натка уже собиралась сказать что-то очень колкое, едкое, злое, гадкое, чтобы он от неё наконец-то отстал и оставил её в покое… но…
Но. Но вдруг заметила в его глазах такую смертную тоску, такую надежду, такую скрытую мольбу…
Что просто себе не поверила. «Что же, он действительно ХОЧЕТ со мною пойти?! Да нет, чушь это. Просто мне это показалось. Конечно, показалось! От твоего хронического недоеб… мда. Недосыпа. Скажем так.»
Тем не менее, Натка стеснительно опустила голову и сдавленным голоском просипела, отвернувшись:
— Ну… если ему делать больше нечего… почему же нет…
И потому она не заметила, как Савва Игнатьевич, делая страшные угрожающие рожи, просто пихает Бекренева вслед за ней, одновременно демонстрируя волосатый кулак беззвучно хихикающему дефективному подростку.
… В чуть покачивающемся коридоре мягко светили хрустальные бра, за прикрытыми шелковыми занавесками оконными стеклами под приглушенный стук колес мелькали огоньки пролетающих мимо маленьких станций.
Встреченный в коридоре проводник, в белоснежной летней тужурке с золотыми пуговицами, вежливо поклонившись, осведомился, когда уважаемые пассажиры изволят откушать принесенный им из буфета ужин. Хорошо хоть, господами их не назвал!
Осторожно распрошенный Бекреневым, проводник уважительно уведомил Натку, что им это не будет стоить абсолютно ничего, так как в wagon-lit питание уже включено в стоимость плацкарты. Ну, разве что сами господа ему на чай что-нибудь от щедрот своих пожалуют, рублик-другой… Назвал-таки, обскурант.
Выйдя в полутьму и грохот нерабочего тамбура, Натка рефлекторно поежилась: через брезентовую гармошку, закрывавшую переход в соседний вагон, изрядно поддувало… И тут же заботливая мужская рука накинула ей на плечи уютно пахнущий хорошим дорогим табаком и тройным одеколоном пиджак… «Мужиком пахнет…» совершенно неуместно пронеслось в Наткиной голове.
И она, чего-то застеснявшись, полезла в карман одетых в дорогу спортивных шаровар за папиросами…
— А скажите, Наталья Израилевна, на что вы вообще курите? — вдруг спросил Бекренев.
Натка пожала плечами:
— Ну, я не знаю… У нас ведь в техникуме все девчонки курили! Ну и я начала, с ними за компанию…
— А если бы они за компанию… ну…. еще бы что вам этакое предложили? Вы бы тоже согласились?
«Эх, знал бы ты, что я в технаре за компанию с девками творила! Вспомнить теперь стыдно… Докатилась однажды до того, что, эх!.. Даже литографированные „Письмо к Съезду“ и „Бюллетень оппозиции“ читала! Позор какой!!» — и Натка от своих гадких, стыдных воспоминаний сердито замотала головой.
— А вы вот возьмите, и курить бросьте… Зубки будут беленькие, дыхание чистое, риск легочных заболеваний минимальный, это я вам как бывший врач говорю!
— Хм, а сами-то? Что же вы не бросаете?
— Вместе с вами, брошу. — очень спокойно сказал Бекренев. И Натка ему почему-то сразу поверила. Этот — как сказал, так и сделает.
— Нет, нет, Валерий Иванович, — испуганно ухватила его за рукав синей сорочки Натка. — Из-за меня не надо! Из-за меня вам не надо ничего делать… Я же знаю, мужчины должны курить, им это нужно… и вообще, давайте тему сменим?
— Ну, давайте…
— А скажите, как вы думаете: что там, в этом… Барашево… ждет нашего подопечного?
— Ничего хорошего. Череп ему там заживо распилят, вскроют, потом мозги вынут, изучать их станут… Ну, ну, Наталья Израилевна, не пугайтесь вы так. Это я просто неудачно пошутил…
«Ой ли? Что-то шутки у тебя какие-то… не смешные. Очень реалистичные!» — подумала девушка.
— Думаю, нашему дефективному подростку будет в колонии не особо и плохо. Благо, числится она за Девятым Главком…
— А что это такое — Девятый этот Главк?
Бекренев помолчал, внимательно посмотрел ей в глаза:
— А вам это действительно важно знать, или вы это так, из чистого любопытства спрашиваете?
Натка молча, очень серьезно кивнула головой.
— Н-ну ладно. Девятое Главное Управление НКВД занимается секретными техническими разработками, например, вопросами шифровки. Куратор — комиссар Государственной Безопасности Третьего Ранга Глеб Бокий, человек и пароход…
— Почему пароход? — не поняла Натка.
— Да вот, плавает тут у нас от Кеми до Соловков такой современный челн Харона на паровом ходу. Возит туда — условно живых людей, а обратно — погибшие души… Называется этот пароход «Глеб Бокий».
— Шутите опять, да? — спросила Натка.
— Конечно, шучу. Конечно, девочка, я всегда шучу…
2.— … а вот еще мне девки через ограду прогулочного дворика рассказывали смешное. Там у них заехала раз новая пассажирка, Катька. За то её только и свинтили, что она спички могла взглядом поджигать. А так обычная себе лохушка, домашняя девка… Ну, мазу в хате тогда держала цыганка Галя. Взрослая уже, лет почти четырнадцати! Представляете, она любого фраера уболтать могла! Вот, подойдет на бульваре к жирному карасю, просто поговорит с ним, совершенно ни о чем! И тот ведет Галю к себе домой, и сам, абсолютно добровольно, отдает ей все бабки и рыжье, что на фатере есть. А сам потом совершенно об этом ничего не помнит! С кем говорил, о чем говорил, кому что отдавал…
— Да как же эту Галю тогда поймали-то? — удивился о. Савва.
— Сказывают, что чекисты сами ту хату пасли, которую Галка обносила. И когда та выходила с хабаром, тут её и цоп-цобе! Но речь не о том… Вот, прослышала Галка про Катюхин талант да и пристала — нагрей да нагрей ей взглядом кружку воды, чифирь сварить. Та пыжилась, пыжилась — ничто. Ну, Галка её фуфлыжницей по беспределу и объявила. Скажете, что не беспредел? Мало ли какие у девки были свои заморочки? Вот, у нас на хате Вовик был, так он мог на спор за час две тысячи раз отжаться… а зато потом весь день пластом лежал. Может, Катька тогда тоже уставшая была? Да, скорее всего, так оно и было! Потому что той же ночью, после того как фуфлыжницу Катьку девки дружно обоссали да в ссаных тряпках под нары загнали, та тихохонько вылезла да и Галку спалила…
