Юрий Невский - Космонавты Гитлера. У почтальонов долгая память
Какая я ему «доча»? И бабушка… сколько занимала ему на этот «опохмел», а он даже, как зовут, запомнить не может, подумала с неприязнью. (Но все же – пожилой человек, местный старожил, за их домом приглядывает, дедушке помогал…)
– Бабушку? Лариса Евгеньевна…
– Ну вот, я и думаю… на-ка, – протянул ей что-то, какой-то клочок.
– Из пальцев у него тогда вынул, крепко держал, дед твой, упокой Господь его душу. Как раз супружнице своей хотел записочку чиркнуть или что, да не успел. Вот я и думаю, Лара… Лариса, значит. А не сказал сразу, что-то худо мне было, да и вам не до того.
Она пригляделась внимательно. Какая-то клеенчатая бирка. Буквы выведены химическим карандашом, размылись. Но можно разобрать… Л А Р А. Впереди стерлось. «Клара!» – блеснула мгновенная догадка.
«Иначе… мы еще вернемся», – предупредили те душители из покрашенной школы. Но она не могла размышлять об этом, довести мысль до конца. И отринула тогда, спрятала подальше червоточину страха, подозрений. И так потрясена всем. Постаралась забыть.
К ней опять вернулось это воспоминание… А ведь, казалось, выросла из этих одежек, как бывает с потускневшими, вышедшими из привычного круга обращения вещами. Поначалу их забывают где-то в шкафу, потом отправляют на антресоли. Наконец увозят на дачу, забрасывают куда подальше на чердак. Но может… с этим чердаком все и связано? Какие видения и переживания, какая нечисть там может завестись?
20
На даче, на чердаке, вырос таинственный лес ее картин, громоздятся чащобы непроходимого смысла, сплелись толстые корни черных и коричневых полос, павшие стволы грязно-зеленого и сине-фиолетового постепенно зарастают серо-буро-малиновым мхом. Срослись, вцепились друг в друга ветвями несовместимые плоскости цветовых пятен, образовали густую крону – без солнечного луча, без закатного блика. Тропинки того, что было так близко и понятно когда-то, заросли. Дорожки воспоминаний обрываются в никуда…
А ведь каждая картина – это окно в тот день… особый, неповторимый… который она хотела запечатлеть… Лето на даче. Сад. Всю ночь шел дождь. В комнате сыро и пахнет цветами.
Стены палевые, мебель из настоящего дерева. Дверь коричневая, в замысловатых узорах, на местах распилов – маслянисто-желтая, три вертикальные сосульки. Дверь от сырости разбухла. Истертый дубовый паркет покоробился. Пыльные полинявшие занавески с наполовину оборванными петлями.
Веранда. У порожка ветер намел горки пыльных сосновых иголок вперемешку с желтым цветочным сором. Над крыльцом желтыми фонтанами нависают, распространяя оглушительный, ни с чем не сравнимый запах июльского тепла, цветущие липы. При порыве ветра летят сухие брызги – желтоватое свечение опадающих маленьких лепестков, кистей, соцветий в разогретом дрожащем воздухе. Поодаль – сосны. Стволы у них жаркие, красные, шелушащиеся, словно обгоревшая кожа. Одно дерево похоже на сросшихся близнецов – мощный ствол его раздвоен. Чуть левее толпятся рябины и вишни, в глубине сада – угасшая сирень. Вдоль забора крапива и огромные сырые лопухи.
Неба почти не видно, оно лишь угадывается за плотной, черно-золотой зеленью. Крохотные голубые зеркальца. Прозрачная небесная вода с редкими парусниками бабочек.
После ливня на дорожках парит, лужицы высыхают на глазах. Это зрелище, как и колыхание тяжелых цветущих ветвей, странным образом завораживает. Тебя всего прохватывает солнце. Зелень, парусники бабочек на голубом. И кожа становится горячей. От нее, от волос пахнет липами, травой, гудроном. Жар, яблони, сгнившие и зеленые плоды повсюду. В мокрой траве, на столе среди лужиц, рыжих иголок, черных муравьев. Запахи, шелест, шуршание за спиной. Синица вниз головой на вишне, обклевывает бледно-розовую ягоду. Прихотливые рисунки на траве. Синяк на бедре, чуть выше колена. Ударилась, когда полезла в бочку. Перепонки меж пальцев так и не выросли. В глазах черно от солнца. Полуденная дрема. Лень.
Дедушка присаживается рядом… Из рюкзака течет сухое шуршащее золото. Труха, сучки, веточки, листья. Надешк… что это ты нарисовала?…«мммммм»! Она хочет выкрикнуть – но недоступен свет. Все вокруг присутствует как тайна непроизносимого имени.
Странно, конечно… После смерти дедушки она перебирала некоторые вещи и нашла круглую железную коробку из-под иностранного печенья. Хотя и раньше видела это хранилище необходимых в хозяйстве мелочей. Но там же – несколько рулончиков фотопленки, это ее удивило. У дедушки, конечно, был фотоаппарат, есть множество снимков. Но на пленке, уже проявленной, запечатлены ее «картины». Дед… а кто же еще? – сфотографировал их в саду или прислоненными к стене дома, составленными на чердаке. Зачем ему это понадобилось? Что-то она не видела реальных фотографий с этим ее «творчеством». Никогда не видела. Да это как-то и не приходило в голову. А интересно было бы их напечатать! Она спросила у папы, возможно ли это? Сдать пленки в лабораторию, получить снимки?
И папа сказал: пожалуйста, никаких проблем. Если хочешь, я возьму на работу, у нас есть слайд-сканер, можно и пленку оцифровать. Все будет в компьютере, я подработаю в фотошопе, напечатаю какие надо, любого размера, на принтере.
О, это еще лучше!
Она отдала… и сама об этом забыла. И папа ничего не говорил. Очень занят своими делами, не до того.
Говоря про «чердак», иногда в переносном значении имеют в виду и то, что происходит в голове у человека. Или у пациента, вернее.
Действительно, когда она беседовала с Аратюняном, создавалось такое впечатление. Если бы он услышал про русскую святую, обязательно бы сказал – это надо выкинуть из головы! Про батюшку, нарисовавшего ей крестик, – посоветовал бы не переедать на ночь.
А как она падала навстречу, в объятия Христа в церкви…
Нет, нет, девочка! – тебе просто необходимо больше бывать на свежем воздухе!
И еще мистическая пуля… она попала в маму, но летела до того, может, лет сорок, запущенная чьей-то злой и неотвратимой волей. О! не стоит об этом даже заикаться… И слушать не будет. Сразу выпишет успокаивающее, в лучшем случае.
Он убеждал ее в том, чтобы она больше читала… Замечательно! Но в школьной библиотеке не было никаких «Всех четырнадцати восьмитысячников». Она прочитала и «Темные аллеи», и «Деревню» Бунина, но уж точно не потому, что взяла в этой библиотеке! И где «Братья Карамазовы», где рассказы Платонова? Ну, хоть бы «Над пропастью во ржи» Сэллинджера!
Так нет же. Кроме «Элитных частей вермахта» (с этими тремя «горнолыжниками» на обложке), она обнаружила книжки:
«Моторизованная дивизия «Бранденбург». Этапы большого пути».
«SS-Totenkopf. История дивизии СС «Мертвая голова». 1940–1945».
