Джон Уиндем - День триффидов
Она огляделась.
— Да почти все к утру, — сказала она.
Я усомнился. Слишком много слышалось возражений и вопросов. Джозелла сказала:
— Знаете, если бы вы были женщиной и вам предстояло перед сном подумать час — другой, выбрать ли детей и организацию, которая будет о вас заботиться, или верность принципам, которые скорее всего не дадут вам ни детей, ни мужчину-защитника, вы бы не испытывали сомнений.
— Не ожидал от вас такого цинизма.
— Если вы всерьез считаете это цинизмом, значит, вы сентиментальный пошляк. Я говорю о реальных женщинах, а не о куклах из фильмов и дамских журналов.
— О, — сказал я.
Некоторое время она размышляла, затем нахмурилась. Наконец она сказала:
— Хотела бы я знать, сколько им от нас нужно. Я люблю детей, но должен быть какой-то предел.
Дебаты беспорядочно продолжались примерно час, после чего постепенно затихли. Микаэль попросил, чтобы списки тех, кто решит присоединиться к сообществу, были у него в кабинете к десяти часам утра. Полковник потребовал, чтобы все, кто может водить грузовики, явились к нему в семь ноль-ноль. На этом собрание закончилось.
Мы с Джозеллой вышли из здания. Вечер был теплый. Прожекторный луч на башне вновь с надеждой пронизывал небеса. Луна только что поднялась над крышей музея. Мы нашли низенькую ограду и уселись на нее, глядя в темноту сада и слушая слабый шорох ветра в листве. Мы молча выкурили по сигарете. Затем я отшвырнул окурок и глубоко вздохнул.
— Джозелла, — сказал я.
— М-м? — отозвалась она рассеянно.
— Джозелла, — снова сказал я. — Э… насчет детей. Я бы… э… я был бы чертовски горд и счастлив, если бы они были вашими и моими.
Секунду она сидела неподвижно, не говоря ни слова. Затем она повернула ко мне лицо. Лунный свет блестел на ее каштановых волосах, но глаза оставались в тени. Я ждал, сердце мое билось сильно и немного болезненно. Она произнесла с удивительным спокойствием:
— Спасибо, милый Билл. Мне кажется, я тоже была бы горда и счастлива.
Я перевел дыхание. Сердце билось по-прежнему сильно, и, протянув руку к ее руке, я обнаружил, что пальцы у меня дрожат. У меня не было слов в эту минуту. Но у Джозеллы они были. Она сказала:
— Правда, теперь это не так просто.
Меня подбросило.
— Что вы имеете в виду? — спросил я.
Она раздумчиво проговорила:
— Мне кажется, я бы на месте этого комитета… — Она кивнула в сторону башни. — Я бы установила правило. Я бы разделила нас на группы. Я постановила бы, что каждый мужчина, который женится на зрячей девушке, обязан взять на себя еще и двух слепых девушек.
Я уставился в ее лицо, скрытое тенью.
— Вы шутите, — сказал я.
— Боюсь, что нет, Билл.
— Но послушайте…
— А вам не кажется, что примерно это они и имели в виду… когда выступали там, на собрании?
— Пожалуй, — согласился я. — Но одно дело, если такое правило установят они. И совсем другое…
Я проглотил слюну. Я сказал:
— Послушайте, вы с ума сошли. Это же противоестественно. То, что вы предлагаете…
Она подняла ладонь, чтобы остановить меня.
— Погодите, Билл, выслушайте меня. Я знаю, поначалу это звучит немного жутко, но никто с ума не сошел. Все это очень ясно… и очень не просто.
Все это, — она обвела рукой вокруг, — что-то изменило во мне. Словно я вдруг все увидела по-другому. И мне кажется, те из нас, кого минула чаша сия, будут гораздо ближе друг другу, гораздо больше… ну, больше походить на единое племя, чем когда-либо раньше.
Весь день, когда мы разъезжали по городу, я видела несчастных, обреченных людей. И все время я твердила себе: «Если бы не милость судьбы…» И затем я сказал себе: «Это чудо! Я не заслуживаю лучшей участи, нежели эти люди. Но произошло чудо. Я уцелела… и теперь я должна оправдать это»; я ощутила себя как-то ближе к другим людям, чем прежде. Это ощущение заставило меня думать все время: чем я могу помочь хотя бы некоторым из них?
Понимаете, Билл, мы обязаны что-то сделать, чтобы оправдать это чудо. Я могла быть одной из этих слепых девушек; вы могли быть одним их этих несчастных слепых мужчин. Мы не способны сделать ничего большого. Но если мы возьмем на себя заботу хотя бы о немногих и дадим им хоть чуть-чуть счастья, мы расплатимся… уплатим крошечную долю своего долга. Вы понимаете меня, Билл, ведь правда?
Минуту или больше я обдумывал ее слова.
— По-моему, — сказал я, — это самый странный довод, какой я слыхал сегодня… и вообще в жизни. И все же…
— И все же это так, правда, Билл? Я знаю, что это так. Я попыталась поставить себя на место одной из этих слепых девушек, и я знаю. В нашей воле дать им настоящую, полную жизнь, насколько это возможно, некоторым из них. Так что же, дадим мы ее им как долю нашей благодарности… или мы откажем им из-за внушенных нам предрассудков?
Некоторое время я молчал. Я ни секунды не сомневался, что Джозелла уверена в каждом своем слове. Я подумал о судьбах решительных женщин с подрывными идеями, таких, как Флоренс Найтингейл и Елизавета Фрай. Ничего с ними нельзя поделать… И так часто в конечном счете они оказывались правы.
— Ну хорошо, — сказал я. — Пусть будет так, раз вы считаете это нужным.
Мы все сидели на ограде, держась за руки, и глядели на испятнанные тенями деревья, но почти ничего не видели. По крайней мере я не видел. Затем в здании у нас за спиной кто-то завел патефон. Над пустынным двором зазвучал вальс Штрауса, полный светлой тоски по родине. На мгновение перед нами возникло видение большого зала: вихрь красок и луна вместо хрустальной люстры.
Джозелла соскользнула со стены. Раскинув руки и изгибаясь, легкая как пушинка, она танцевала в огромном круге лунного света. Потом она остановилась передо мной. Глаза ее сияли, и она протянула ко мне руки.
И мы танцевали на пороге неведомого будущего под эхо исчезнувшего прошлого.
Глава 8
Крушение планов
Я брел по незнакомому пустынному городу, где мрачно бил колокол и гробовой бестелесный голос вопил в пространстве: «Зверь на свободе! Берегитесь! Зверь на свободе!» Тут я проснулся и обнаружил, что колокол бьет наяву. Он гремел медным звоном так резко и тревожно, что секунду я не мог сообразить, где нахожусь. Затем, пока я все сидел, приходя в себя, послышались крики: «Пожар!» Я выскочил из постели и в чем был выбежал в коридор. Там пахло дымом, слышались торопливые шаги, хлопали двери. Больше всего шум доносился справа, где бил колокол и слышались испуганные крики, и я побежал туда. Лунные блики падали через высокие окна в конце коридора и разрежали сумрак, позволяя держаться подальше от стен, вдоль которых на ощупь двигались люди.
