Николай Шагурин - Рубиновая звезда (Сборник)
Вот тут Ясько и вырвался, как молния, из-за крохотной планетки, за которой укрывался, как за щитом. Все тело его напряглось словно дамасский клинок, сопротивляющийся усилию на изгиб, и нервы обрели остроту клинка, лоб покрылся холодным потом: прямо перед ним была боевая рубка «Лотоса».
Рефлекс сработал быстрее мысли. Откинувшись назад, астрокапитан рванул рукоять излучателя и энергетическим лучом, словно ножом, срезал рубку.
Тогда Ясько и Горачек увидели, что «Лотос» замедляет ход. В аппаратуре прямой телесвязи щелкнуло, малый экран замерцал. Ясько понял, что Цандарис хочет иметь с ним «личное свидание» и повернул рубчатое колесико настройки.
Да, это, несомненно, был сам Цандарис: лицо, знакомое по портретам, обрюзгшее, мятое, с какими-то зыблющимися чертами, как на плохой, «смазанной», фотографии, грузный торс, облаченный в рубаху с короткими рукавами и растерзанным воротом. Потухшие глаза глядели отрешенно из-под сонно опускающихся век и на всем облике его лежала печать крайнего изнеможения.
— Что вы хотите от меня, астрокапитан? — угрюмо спросил он.
— Вам это отлично известно: беспрекословной и немедленной сдачи.
Цандарис ощерился, на губах появилась пена, всем обликом своим и повадкой он поразительно напоминал затравленного волка.
— Безоговорочная капитуляция?! Этого не будет, астрокапитан! Оставьте меня в покое. Дайте мне уйти и я обязуюсь никогда больше не показываться в границах Солнечной системы…
В этот момент сзади Цандариса появилась вторая фигура длинная, костлявая, обросшая неряшливой бородои и внешне вся такая же опустившаяся, как и командир «Лотоса». В левой руке этот человек держал блестящий металлический рычаг, вроде большого гаечного ключа. Он пошатывался и на первый взгляд его можно было принять за пьяного.
Человек опустил руку на плечо Цандариса. Сказал негромко:
— Пора сдаваться, хозяин! Горючее на исходе.
Цандарис дернулся, как ужаленный:
— Как ты смеешь, Хойт! Сдача? Тюрьма? Суд? Никогда! Я выключу магнитное поле и освобожу антивещество! Пусть все летит в преисподнюю!
Лицо Цандариса исказилось, он стремительно повернулся, намереваясь, видимо, привести в исполнение свою угрозу. Но Хойт преградил ему дорогу.
— Будем сдаваться, хозяин! — настаивал он. — По мне лучше снова очутиться на Земле, хотя бы и в тюрьме, чем подыхать здесь, у черта на куличках…
Цандарис оттолкнул его — прочь! — и кинулся к двери.
И тут Ясько и Горачек, с любопытством наблюдавшие эту сцену, увидели следующее: Хойт переложил рычаг из левой руки в правую, шагнул вслед Цандарису, взмахнул рычагом и опустил его на голову «хозяина».
Потом повернулся к экрану и жестом, древним, как история человеческих распрей, медленно поднял руки вверх — последний оставшийся в живых на борту «Лотоса».
НОВАЯ ЛАМПА АЛАДДИНА
Из Шахразады XX века
Аладдин потер лампу, и перед ним по
явился джин гигантского роста и ужасаю
щего вида.
— Я раб лампы и того, кто ею владе
ет,- заревел он. — Приказывай! Может
быть, ты хочешь, чтобы я построил дво
рец или разрушил город?
Сказки тысячи и одной ночи
Но ведь и вымысел может Пролить нем
ного света на то, о чем писалось, как о
реальных фатах.
Э. Хемингуэй1. ОБРЫВОК ПЕЧАТНОЙ БУМАГИ
Санта-Барбара, столица маленькой республики Микроландии. В центре города, в квартале от дворца диктатора, высится восьмиугольная афиша-тумба (таких реликтовых сооружений теперь уже не встретишь ни в одной европейской столице). Афиша мюзик-холла:
«Тропические страсти». Оперетта: «Сорок любовниц», музыка Амадео Пинкетти. Кинотеатр «Аполло»: американский гангстерский фильм «Целуй меня насмерть». Театр «Гиньоль»: «Рука мертвеца». И среди пестрых афиш, кабаре, дансингов, стриптизных заведений и кабаков высокого разряда болтается по ветру обрывок бумаги, на котором крупным шрифтом значится:
Внимание!
10.000 крезо будет выплачено тому, кто задержит, и 5.000 крезо тому, кто укажет местопребывание особо опасного преступника ТИЛО РУН-РИНА, обвиняемого в государственной измене.
Остальное оборвано, но можно заметить, что дальше была помещена фотография. Весьма вероятно, что некто, желающий заработать 10,000 крезо, оторвал и унес портрет опасного государственного преступника.
Прямо напротив афишной тумбы полукруглая арка ведет во двор мрачного кирпичного здания коммерческого суда. В ясные дни под аркой можно видеть человека экзотической наружности, смуглого, горбоносого, черноусого и черноглазого, в чалме и пестром халате. Это предсказатель судьбы Хуссейн Абдулла Исхак. Он сидит на низенькой скамеечке, перед ним разостлан коврик, на котором разложены яркие раковины, целая коллекция полудрагоценных камней разных цветов и огранки (Хусейн объясняет клиентам, что каждому характеру соответствует определенный камень), и на подставке из яшмы — хрустальный шар, в котором Хусейн созерцает будущее. Его никто не гонит отсюда. А в клиентах недостатка нет: люди бизнеса во многом зависят от случая и потому — суеверны.
— Рад видеть тебя, дорогой Кербер, — сказал он высоким, писклявым голосом. — С нетерпением жду твоего чрезвычайного сообщения…
Дельфас откашлялся.
— Да, экселенц *.
Он возлагал на эту аудиенцию большие надежды. Нужно было только заинтересовать диктатора.
Дельфас перегнулся через стол и многозначительно произнес:
— Что бы вы сказали, экселенц, если бы я предложил вашему вниманию волшебную лампу Аладдина?
2. ДИКТАТОР И ЕГО НАПЕРСНИК
Незадолго до того, как был объявлен розыск государственного преступника Тило Рун-Рина, Кербер Дельфас, государственный наушник второго класса, имел аудиенцию у диктатора Микроландии. Он вошел в приемную, придав верхней половине туловища наклон в 45 градусов. Здесь полагалось сдать портфель (личное оружие у него отобрали еще при входе во дворец).
Распахнулась бронированная дверь. К диктатору Дельфас взошел уже с наклоном в 90 градусов, так что металлические наконечники аксельбантов, свисающие с левого плеча, звякнули о паркет. Дельфас был тощ, долговяз, и диктатор усмехнулся: черт, как бы не переломился…
Наконец Дельфас выпрямился, и густое серебряное шитье на воротнике и обшлагах мундира заблестело в лучах заходящего солнца, проникавших сквозь пуленепробиваемое стекло огромного окна. Диктатор любил представительность и приближенных одел в импозантные мундиры. Сам диктатор был разряжен как рождественская елка: столько было навешано на нем всякой золотой бахромы, шнуров, шевронов, орденов ве
