Игорь Алимов - Дракон 2. Назад в будущее
Потом этот ее темпоральный корректор. Если не видишь его в действии, вряд ли поверишь, что такое возможно. А еще пирамидка, что действует на прозрачных гостей как на чертей ладан.
Да и сами прозрачные? Один из них даже нанес им визит, значит, в третьем веке до нашей эры они уже существуют. Но зачем он пришел? Почему защитил от нападения?
И кто были нападавшие?
И сон — поразительно похожий на явь. Падающая на Землю Луна…
Чего он, Чижиков, должен не допустить? Всемирной катастрофы? Падения Луны на Землю? Но как? Как, черт возьми, может не допустить это один вовсе не геройский Костя Чижиков?!
И Сумкин — откуда он взялся? Полетел в Пекин неделю спустя, так куда же делась эта неделя?
Голова пухла от вопросов.
И никто, никто не желал отвечать честно и правдиво!
Борн говорил: никому не верь. Похоже, в самом деле никому нельзя верить. В том числе самому Борну.
Чижиков скрипнул зубами. Постарался унять душевное волнение. На помощь пришли строчки из любимой книги:
«Пой, богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,
Гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам,
Много сильных душ героев пославший к Аиду,
Их же самих на съеденье отдавший добычею жадным
Птицам окрестным и псам…»
Ах, как же ему не хватало «Илиады»! Но книга осталась в сумке, что лежала в самолете на соседнем сидении.
Ясно одно: не пройдя тот путь, о котором рассказала Ника, отсюда, из древнего Китая, Коте никак не вырваться. Или он сделает все, что от него требуется, и Ника выведет их туда, откуда возможен переход в ненаглядный две тысячи девятый год, или придется до конца жизни любоваться на окружающую действительность, лишенную всяких признаков цивилизации. Был, правда, еще один вариант: схватившие их разбойники могли запросто распорядиться пленными по своему усмотрению, например, банально убить. Но этот вариант Чижикову откровенно не нравился.
Отчаяние постепенно сменялось решимостью: Котя непременно вытерпит все злоключения судьбы! Пусть его приведут к тому, кто полагает вправе распоряжаться его, Котиной, жизнью. Чижиков еще поборется за себя и своих спутников, потому что теперь у него в жизни есть цель!
И состоит она вовсе не в том, чтобы сплясать под чужую дудку в тысячелетней игре, в которую он оказался вовлечен, но в том, чтобы остаться целым, разобраться с этой чертовой миссией, благополучно вернуться домой и найти деда Вилена, единственного родного человека, с которым он уже однажды попрощался навек. Найти и спросить: почему?
Вдруг лес кончился, и дорога пошла в гору.
Вершина холма, на который они в итоге взобрались, оказалась плоской как столешница, и на этом природном столе, в пышных зарослях кустов, и обитали древнекитайские разбойники.
Восхождение сопровождалось приветственными криками и комментариями вроде: «Кого это ты изловил, братец Кун?»
Обустроились разбойники хорошо и даже с комфортом: когда с Чижикова содрали дерюгу (было больно!), он увидел перед собой низкие строения из бревен, крытые ветками и соломой. Строения стояли полукругом, обрамляя утоптанную площадку, посреди которой из камней был выложен очаг. Над очагом на вертеле жарилась туша, жир капал прямо в огонь, а рядом суетился не особо видный разбойник. Он поворачивал тушу над огнем, тыкал в нее палочкой, словом, всячески заботился о будущей еде.
Поодаль от очага из земли торчало несколько пней. Самый высокий покрывала бурая шкура, а на шкуре восседал могучий детина с темным клеймом на щеке, бритый налысо, в полосатой, топорно сработанной меховой безрукавке и с громадным кольцом в ухе. Лицо у детины было вытянутое, толстогубое, нос носил следы давнего перелома, но особой злобы и жестокости это лицо не излучало — напротив, разбойник смотрел на Чижикова и других пленных, которых выстроили перед ним в шеренгу, с откровенным интересом, производя впечатление человека крайне смышленого. На других пеньках расположились еще трое разбойников, тоже очень живописные с виду, а из темных недр бревенчатых построек к костру подтягивались и другие обитатели разбойничьего стана.
— Старший брат Лян! — обратился к бритому обладатель секиры. — Посмотри, какая добыча попала нам в руки в лесу! Варвары-чужестранцы с проводником и его мальчишкой. А с ними — девка!
Разбойник швырнул на землю отобранные у пленников мечи и грубо вытолкнул Нику вперед.
Наличие среди пленных «девки» вызвало немалый интерес: над площадкой повис одобрительный гул голосов. Названный Ляном предводитель внимательно оглядел Нику с ног до головы и одобрительно хмыкнул.
— Хорошая добыча, могучий Кун Разящая Секира! — кивнул он, поднимаясь на ноги. — Не каждый день к нам заглядывают красавицы.
С этими словами он оглянулся на разбойников и те словно по команде радостно захохотали.
Чижиков смотрел на Куна, как тот всячески красуется перед соратниками, какие победные и похотливые взоры бросает на Нику, и чувствовал, как в груди его рождается неконтролируемая слепая ярость.
— Оставьте ее в покое, — негромко, но твердо потребовал Котя. — Это не ваша женщина.
— О! — глаза Куна округлились от изумления, он всем телом повернулся к Чижикову. — Варвар подал голос! «Оставьте!» — передразнил он Котю. — А то что?
— А то будете иметь дело со мной, — посмотрел на него Чижиков тяжелым взглядом. — И это может вам не понравиться.
— Ты что… — донесся до Коти лихорадочный шепот Сумкина. — Да они тебя сейчас в бараний рог…
— Ты! — брызнул слюной не сразу пришедший в себя от наглости варвара Кун и замахнулся секирой. — Да я тебя сейчас!
— Погоди, брат Кун!
Котя и не заметил, как вожак разбойников оказался рядом. Рука его легла на плечо разъяренного Куна, и тот удержал замах, хотя и продолжал дышать злобно и жарко.
Над площадкой повисла тишина.
— Ты смелый, варвар, — произнес после небольшой паузы Лян, окинув Чижикова медленным изучающим взглядом. — Ты безрассудно смелый. Ведь вокруг тебя пятьдесят молодцов и все они известны удалью и бесстрашием.
— Много ли удали в том, чтобы глумиться над связанным пленником? — перевел взгляд на вожака Котя. Нужные слова приходили на язык сами собой. — Много ли бесстрашия в том, чтобы учинить насилие над слабой женщиной? И… я не варвар.
— Нет? — деланно удивился Лян. — Да, слова твои правильны, идут от самого сердца. Однако разговор — дело дешевое, — заключил он под одобрительный гул. — Я сам всей душой стремлюсь к справедливости, и это известно каждому. И вот что я решаю!
Лян поднял вверх руку, призывая собравшихся к молчанию.
