Чарльз Шеффилд - Схождение
А у Ханса Ребки мозг органический.
Следовательно…
Все это пронеслось в электронной голове Ввккталли менее чем за микросекунду. Еще микросекунда потребовалась ему, чтобы сформулировать послание, описывающее полную последовательность событий со времени их прибытия на Парадокс. Он вернулся на корабль, тут же «скинул» послание в блок связи и набрал координаты Врат Стражника для передачи информации в Бозе-сеть. Как только сообщение было отправлено, он проверил узловые задержки. Сигнал дойдет до Врат Стражника через четыре или пять дней. Дари Лэнг или Квинтус Блум, ответив на это послание или же вылетев на Парадокс, дадут о себе знать не ранее чем через десять дней.
Десять дней. Этого времени вполне достаточно, чтобы истощились запасы воздуха в скафандре Ханса Ребки, но совершенно не хватит, чтобы человеческий мозг мог как следует все обдумать.
Но десять дней — это почти триллион триллионов аттосекунд. Мощный мозг вживленного компьютера за это время вполне способен проанализировать любую ситуацию и решить любую мыслимую проблему.
Талли подождал подтверждения, что его послание благополучно достигло первой точки Бозе-переброски. Он включил автопилот, чтобы корабль завис ровно в пятнадцати метрах от поверхности Парадокса. Затем зажег корабельный маяк, дабы любой приблизившийся к артефакту, мог попасть на борт.
Наконец он вышел наружу и развернулся лицом к Парадоксу.
Ввккталли спешит на помощь!
Он перевел свой внутренний тактовый генератор в турборежим, установил на скафандре максимальную тягу и ринулся прямо в таинственную радужную оболочку артефакта.
14
Почему — Лабиринт?
Почему не Сверло, или Морская Раковина, или Рог Изобилия? Вращавшийся в открытом пространстве в ста километрах от «Миозотиса» артефакт весьма походил на все эти предметы. По первому впечатлению, сложившемуся у Дари при взгляде на это крошечное серебристое с черным вращающееся острие, ей казалось, что оно просверливает себе дорогу сверху вниз. Более тщательное изучение показало, что Лабиринт неподвижен по отношению к окружающим звездам. Эффект спуска создавала форма Лабиринта — заостренная перекрученная труба, которая за пять полных оборотов нисходит спиралью от тупого верха до посверкивающего нижнего конца. Воображение трансформировало эту форму в отполированную раковину гигантской космической улитки длиной в сорок километров. По мере вращения Лабиринта в самой широкой его части возникали и пропадали расположенные по периметру круглые отверстия.
Или, согласно Квинтусу Блуму, по мере кажущегося вращения. Дари перескакивала глазами от артефакта к запискам и обратно. Любой внешний наблюдатель мог бы с уверенностью сказать, что Лабиринт представляет собой единую трехмерную спираль, равномерно сужающуюся сверху вниз и вращающуюся в пространстве вокруг своей центральной оси. Возникающие и пропадающие отверстия на верхнем краю только подтверждали очевидное. Очевидное — и неверное, согласно Блуму. Лабиринт не вращался. Частота лазерного излучения, отраженного от противоположных краев объекта, не менялась. Отверстия наверху перемещались вдоль периметра, в то время как сам периметр оставался неподвижным.
Дари сама провела аналогичное лазерное тестирование. Блум оказался прав. Но стоит ли подобно Блуму искать действительное подтверждение совершенно очевидных фактов вращения по результатам независимого физического эксперимента? Вероятно, нет.
Дари вновь вернулась к изучению записок Блума. С того момента, как они покинули Мир Джерома, она занималась только этим. Каждое из тридцати семи темных отверстий являлось входным. Более того, по Блуму, каждое из них представляло собой независимый вход и вело внутрь своим путем: тридцать семь отдельных внутренних помещений сообщались между собой посредством движущихся внутри Лабиринта окон, точно так же, как снаружи вращались входные отверстия. Исследователь находился в «плену» необъяснимой симметрии: при «переходе» из одного помещения в другое интерьер менялся, но при попытке вернуться обратно тем же путем обстановка оказывалась совершенно другой.
Квинтус Блум проделал огромную работу, вычерчивая схему соединений внутренних помещений, и в результате получил набор причудливых рисунков. Чтобы их осмыслить, Дари пришлось поломать голову. Проблема состояла в том, что каждая переходная точка внутри Лабиринта находилась в движении, поэтому любой выход из данного помещения мог вывести в любое из остальных тридцати шести. А по мере спуска в более узкую часть спирали межпространственные переходы видоизменялись.
Она пришла к заключению, что Блум вновь оказался прав, на этот раз в наименовании. Слово «лабиринт» отражало сущность артефакта гораздо лучше любой аналогии с улиткой или вращающимся острием.
Какую же входную точку выбрать ей? По большому счету — разницы никакой, любое помещение могло вывести ко всем остальным. Но «картинная галерея» рукава, описанная Блумом, наверняка окажется только в одной-единственной области. Впрочем, совершенно неясно, смогут ли они туда добраться сквозь движущихся двери. Межпространственные соединения, по-видимому, сильно зависят от времени.
Дари смотрела на перечень межпространственных соединений, выписанных Квинтусом Блумом, изо всех сил пытаясь зрительно представить себе систему переходов в целом. В общих чертах это было нечто среднее между гигантским брюхоногим моллюском и каруселью с различными уровнями вращения (а может быть, это кажущаяся круговерть) с разной скоростью: тридцать семь взаимообращающихся и взаимодействующих между собой трехмерных Архимедовых спиралей последовательно появляющихся одна за другой. Это напоминало одну из популярных в институте доводящих до бешенства математических головоломок, где ключом к решению проблемы был перевод всей системы в многомерное пространство. Дважды Дари казалось, что она схватилась за соломинку, что в голове ее наконец складывается общая картина в виде связной последовательности, и дважды она рассыпалась. Как и многое другое, имеющее отношение к Строителям, внутренность Лабиринта требовала пренебречь обычными законами логики.
Ничего другого не оставалось, как просто-напросто сдаться. Закрыть глаза. Ткнуть пальцем в первый попавшийся вход. И очертя голову устремиться вперед.
Не успела Дари очнуться от мечтательной задумчивости, как тут же перед ней возникла другая проблема. Она должна принять решение, которое откладывала с момента вылета с Мира Джерома: оставить кого-то на борту «Миозотиса». Но кого?
