Джек Финней - Меж трех времен
— Ладно, Рюб, ладно. Вернуться в прошлое и предотвратить Первую мировую войну. Конечно. Когда угодно. Да и кто бы не согласился? Но только произнесите вслух эти слова: «Предотвратить Первую мировую войну» — вам не кажется, что они звучат немного глупо?
Послушайте, да что, в конце концов, такое эта война? Для вас — старое черно-белое кино по телевизору. Плюс то, что вы читали, чему вас учили, о чем вам рассказывали всю сознательную жизнь. Непостижимый размах, миллионы убитых — да в одной битве под Верденом миллион погибших! И все это предотвратить? Нелепица!
— Но, Сай, а что, если сделать это тогда, когда война еще не началась? Скажем, летом 1914-го… Впрочем, нет, и тогда, я думаю, уже поздно. Но вот 1913-й? Возможно. Потому что чем дальше вы уйдете в прошлое, тем сильнее она съежится. Распадется на первопричины, более мелкие, более личные, более податливые. А в 1912 году только горстка людей еще лишь подумывала о войне. Вы вернетесь, черт побери, туда, где события еще незначительны и их можно изменить!
— Стало быть, я отправлюсь в прошлое, и что дальше? Пристрелю кайзера?
— Это может сработать. Думаете, нет? Только, Сай, когда будете стрелять, подбирайтесь к нему слева — у него там больная рука… Я понятия не имею, что бы вы могли сделать. По истории Америки я не сдал бы и школьного выпускного экзамена. Европейская история — другое дело. Я вам с ходу могу рассказать о месте и времени, когда состоялась некая особенная встреча. Встреча троих людей — я бы мог назвать вам их имена. Всякий мой коллега мог бы сделать то же самое. Трое людей, которые встретились в 1913 году в одном швейцарском ресторане — между прочим, он сохранился до сих пор. Это в Берне; я там однажды обедал — специально для того, чтобы посмотреть на него. И вот, Сай, если бы кто-нибудь сделал… что, к примеру? Да ничего сложного — скажем, его машина застряла бы перед старым лимузином, в котором двоих из этой тройки везли на ту самую встречу… Вышел бы, извинился и произнес несколько фраз — я вам их хоть сейчас могу продиктовать — эти люди ни при каких обстоятельствах не отправились бы на встречу. Течение последующих событий было бы изменено ровно настолько, чтобы они пошли чуть-чуть по-другому. И, — Рюб мягко и беззвучно ударил кулаком по скатерти, — войны бы не было.
— То есть если бы я отправился в Швейцарию…
— Нет. — Рюб ухмыльнулся. — Для этого вам нужно говорить по-немецки. Но если бы вы взяли телефонную трубку 14 июля 1911 года в Париже, в день, когда все государственные учреждения закрыты, позвонили бы по конкретному номеру и поговорили, — он опять ухмыльнулся, — на чистейшем французском языке, само собой разумеется, вы добились бы того же результата несколько иным способом и по иным причинам.
Черт побери, да если б вы хотя бы говорили по-английски, как говорят англичане, и бродили бы по тротуару перед зданием палаты общин между двенадцатью и двенадцатью сорока пополудни, девятнадцатого, двадцатого, двадцать первого или двадцать второго мая — это несущественно — в 1912-м году, мимо вас прошел бы некий молодой помощник Джозефа Чемберлена. Я бы мог снабдить вас двумя его хорошими фотографиями. И если бы вы просто подошли к нему и произнесли примерно сорок пять слов с отменным чистым британским акцентом, итоги этой сессии парламента могли бы оказаться совсем другими. И почти наверняка изменили бы положение Англии в системе европейских альянсов — положение, которое напрямую привело к войне. Но увы, подобно большинству ваших полуграмотных соотечественников, вы можете говорить только как американец — просто и обыденно, с характерным акцентом.
— О да-а, как говорят в старых фильмах. А как насчет вас?
— Я читаю по-английски, по-французски и по-итальянски. И могу говорить на этих языках, хотя и с чудовищным акцентом. До того, как я поступил в армию и стал изучать военную историю, я владел только старым добрым жаргоном янки. Теперь я вполне сносно читаю печатные тексты по-русски и даже по-японски. Но для вас нам придется подыскать что-то связанное с американцами, а довоенная история Штатов — не моя специальность. Придется мне отправиться в Вашингтон и попросить помощи.
— И что же, по-вашему, скажет обо всем этом доктор Данцигер?
— А-а, мы оба хорошо знаем, что он скажет — я могу цитировать наизусть по красной книжечке премудрые изречения осторожного доктора Данцигера, сверхосторожного доктора Данцигера; он наверняка всегда носит с собой запасные шнурки. Но ведь речь идет не об изменении прошлого, Сай, — о восстановлении. И доказательством тому эта старая газета. — Он подался ко мне, нависая над столом. — Двадцатый век, Сай, мог бы стать наилучшим, наисчастливейшим в истории человечества. И первые годы этого века были бы дорогой к счастью. А потом случилась гигантская перемена, то, что отшвырнуло нас на другой путь. К войне, которая никому не была нужна. Мы не изменим прошлое, Сай, — мы вернем человечество на путь, который однажды уже был предначертан миру.
— Я вернулся сюда на несколько дней и ни с кем не собирался встречаться, кроме доктора Данцигера. Меньше всего — с вами. Так сказать, нанес последний визит, чтобы погулять и запастись впечатлениями — как приезжают в родной город, чтобы потом уехать навсегда. А вместо этого… — я коротко засмеялся и покачал головой, — вместо этого вы предлагаете мне предотвратить…
— Дайте мне неделю, Сай. Только и всего. Встретимся через неделю, ровно в полдень. На старом месте. В парке, там, где состоялся наш первый разговор.
Он ждал ответа, не спуская с меня глаз, но и представить не мог, что именно пришло мне на ум. А беззвучный голос в моей голове кричал: «Тесси и Тед! Согласись, — и окажешься там, где Тесси и Тед!» Конечно, это запретный плод… Но ведь если мне придется сделать то, о чем просит Рюб, моей вины здесь не будет, верно?
— Так что же? Встретимся через неделю?
Я кивнул, внутренне дрожа от страха и возбуждения. Тесси и Тед…
— Собираетесь потолковать с Данцигером? — спросил Рюб.
— Пожалуй.
— Но вы ведь не позволите ему отговорить вас от…
— Нет. Это совсем другое дело, когда вы с Эстергази решили подурачиться в прошлом — просто посмотреть, что из этого выйдет. Тогда я был на стороне Данцигера. Но теперь… да, можете быть уверены. Встретимся через неделю.
Тесси и Тед…
11
Я вышел из вращающихся дверей отеля «Плаза», спустился по каменным ступенькам и двинулся на север, к углу Пятьдесят девятой улицы. На углу я остановился перед светофором. На мне были серые брюки и темно-синяя куртка на молнии, которые я купил несколько дней назад; шляпу я надевать не стал. Вспыхнул зеленый свет, я перешел к Центральному парку и свернул на грунтовую аллею. Я ощущал легкое возбуждение, и мне было немного любопытно — что же там раскопал Рюб. Сойдя с дорожки, я прошел около дюжины ярдов по сорной траве к большому черному валуну.
