Владимир Колотенко - Тебе и Огню
- Ну, помнишь... я тебе рассказывал, как она знакомилась со мной в Кейра? Глаза - бриллианты, пухлые удивлённые губки, комочки Биша на щеках...
- Комочки?
И комочки, и эта копна рыжих волос - маленький взрыв!.. Словно антенна, пышным цветком распустившаяся на этой чудной головке (головка Эриннии!) и нацеленная своими щупальцами в Космос, точно выпытывающая у него его тайны - чем живёшь, Малыш?
- Ага, говорю я, - комочки...
И, конечно, взгляд, этот проникающий в тебя и пронизывающий насквозь Элин взгляд... Невозможно устоять!..
- Биша, - говорю я, - комочки Биша, свидетельствующие о её возрасте. Они исчезают сами по себе уже через... А у неё ещё ярко выражены - дитя... Ну, вспомни, я же тебе рассказывал, как она... Комочки, - уточняю я, - как тест на детскость! Это - важно! До того как они схлынут, нам надо успеть...
- Помню.
Я жду.
- А люди, - говорит Лена, кивнув на город, - как горох... Видишь... Смешные... Катятся как горошины из стороны в сторону... Смешные, жалкие...
Я жду.
- Тебе жалко людей?
- Нет, - говорю я, - не жалко.
- И мне тоже...
Пауза.
- С комочками мне всё ясно, - говорит Лена, - ясно, что ей едва ли набежало года четыре... ЭлЛис, - уточняет Лена, - или Элисс... Это важно?
- Очень, - говорю я. - Как раз в этом возрасте надо успеть...
И рассказываю нашу историю знакомства и случайных встреч с Эл ещё раз. Бесконечную историю её детства, возрастные характеристики... всё, что успел узнать о ней из её уст, пока бдительная няня не выхватила ее у меня, таща за руку, машущее на прощанье ладошкой, маленькое Чудо!
И почему нам так необходимо успеть...
- Всё дело в том, - говорю я, - что её ДНК, только её ДНК является...
Теперь-то я не только твёрдо уверен, я это знаю наверняка!
История...
Ясно одно: если бы не Тина... Если бы она тогда... Человечество б ещё пару тысяч лет блуждало в потёмках. И вот, значит, Тина... Несомненно! И Элис, и Элис... Вот поколение!.. Элис - как воплощение совершенства! Но и ключ к пониманию... Только в этом колене спрятана тайна спасения, только здесь надо рыть наш колодец!
Как мессия!
Лена мягко освобождается от моих объятий...
- Ты опять говоришь загадками... Обрывки мыслей и фраз... Ты можешь хоть когда-нибудь сосредоточиться и простым русским языком...
Если б мог - рассказал бы!
- Русским?
- Завтракать будем? - спрашивает Лена.
- Пожалуй, обедать, - говорю я, посмотрев на часы.
- Что тебе приготовить?
- Как всегда, - говорю я, - яйцо всмяточку, тостик с граммиком маслица, крепенький чёрный чай...
- Апельсиновый фреш?
- Нет, спасибо, - говорю я, - фреш потом...
Мы уже сидим за столом в кухне, Лена колдует с тостером, я выжидаю минуту, когда смгу наброситься на тепленькое яйцо и, когда тостер выстреливает первую порцию моих любимых поджарышей, беру первый попавшийся, с золотистым бочком...
- Нож?
- Ах!..
- Да...
Приходит в голову мысль о том, что Лена совершенно не умеет метать нож так, как Тина. Не научена. Я сам несколько раз пытался метнуть в дерево, подражая
Тине - бряк... бряк... Ничего не вышло. У Тины это, я позже понял, у неё это в крови - нож, конь, стих... Род, Ковчег...
- Прости, пожалуйста.
Да уж - в крови... Род!..
Завтрак отменный! Чай с морошковым вареньем, янтарная струйка мёда... Хрустящий хлебец... На яйцо всмятку Юля никогда бы не согласилась. Помню, как она убеждала меня в том, что яйца, даже самые диетические...
Но я ем с наслаждением!
Есть то я ем, пью свой чай, осторожно тяну губами из чашки... Щурюсь, дую... Стараясь не смотреть Лене в глаза. Хруст тоста - как защита от преследования! Ленина претензия о том, что я не могу связать в предложение несколько слов до сих пор остаётся ведь неудовлетворённой.
Завтрак отменный!
- Рест, я прошу тебя, не клади мёд в горячий чай. Просто больно смотреть, как ты убиваешь...
- Прости, я...
- Допивай, - говорит Лена, - мне надо бежать. Я позвоню. Прости...
Я киваю, жуя...
Ещё полчаса уходит в ожидании, и когда я слышу щелчок замка, позволяю себе не думать о Тине. О Юле, о Жоре, о Папе и об Иисусе я тоже стараюсь не думать. Я вдруг думаю о белой вороне. Когда группу людей попросили сосредоточить свои мысли на решении какой-то очень простой задачки (какой из предметов домашнего обихода вы бы взяли с собой выходя из дома в дождливую погоду?) и при этом не думать о белой вороне, никто так и не смог ответить - все только и знали что думать об этой чёртовой вороне!
Так и я.
Как сказала бы Тина - «ты уже заточен на это!».
Я прекрасно понимаю: «это» - мой крест.
Когда Лена уходит, я беру новый пакетик чая - два! - беру чистую чашку, и нагрев её кипятком, завариваю свежую порцию. И кладу, кладу в янтарную дымящуюся ароматную жидкость янтарную порцию завораживающего мой взгляд, утекающего меда. Ложечку за ложечкой! Сладкий-пресладкий чай с мёдом - моя слабость! И пусть прослыву я последним садистом, изгаляющимся над живым существом, я не могу удержать себя от этого тончайшего наслаждения! Я и не подумаю ограничивать свою страсть - пью, причмокивая, прищуриваясь, дуя и думая... И думая! Я просто не могу не думать о своей белой вороне - о Жоре, о Юле, об Ане и Тине...
Теперь вот и Элис - крепкий предмет моих дум. Орешек!
Итак, давайте-ка мы снова попробуем... Для себя! Надо же в конце концов уяснить: КАК жить дальше?! Интересно, думаю я, если бы можно было разработать компьютерную программу для самого мощного сегодня компьютера, занести в неё все исходные данные о нашей Пирамиде, о целях и задачах, о роли Жоры и Реста, Гильгамеша и Гитлера... О роли Лены и Юли, Клеопатры и Таис, и Ани, и Переметчика, и Валерочки Ергинца... О роли амёб и спирохет, планктона и планарий... Об их роли в достижении вершин совершенства... О роли Иуды... И Христа, и Христа, и, конечно, Христа!.. И этот до сих пор разгорающийся Жорин костёр, Жорин крест, мой крест, крест человечества...
Наконец, о роли Тины...
И, конечно, о роли Элис! Или Эллис!
Как теперь стало ясно это - краеугольная, так сказать, роль!
Поскольку у меня нет под рукой плазменного компьютера, я доверяю выяснение этих ролей своему мозгу. Чем не компьютер! Серость его вещества - как сгусток плазмы!
Чай с мёдом - горючее для полёта ракеты моей мысли!
Итак, значит, роль...
Проходит не меньше часа прежде, чем мне удаётся ухватить Ариаднову нить моих рассуждений о роли ролей... Я зацепил, что называется, просто прирос к ней, пророс ею, чтобы неустанно тянуть эту нить, разматывая этот тугой клубок нашей жизни с тем, чтобы, наконец, ухватить хотя бы за лапу эту неуловимую Жар-птицу, эту истину истин - как достичь высот совершенства!
Как?..
Я думаю. Я думаю, что все пути постижения мне давно известны, все выкладки, факты и аргументы давно сформулированы, все чистые листы бумаги разложены в строгом порядке, счёты и арифмометры, весы и калькуляторы, чернила сварены, ручки подобраны, перья отточены - работай!.. Вот стол, вот стул, чай выпит часа полтора тому назад... Что ещё?..
Ах, да - фреш, апельсиновый фреш! Пришло время фреша. А как же! Где же мои апельсины?!
Вдруг звонок.
- Если будешь пить фреш, - говорит Лена, - не забудь выдернуть шнур из розетки. Там барахлит рычажок. Как бы не случилось короткого замыкания. Ну ты помнишь...
- Помню, - говорю я.
- Давно мог бы починить сам или отнести мастеру.
- Сам, - говорю я.
- Буду поздно, не скучай без меня.
- О'кей! Не буду...
- И побрейся, пожалуйста, к моему возвращению.
- О'кей, - обещаю я.
Итак, настраиваю я себя снова, первая роль - Ленина! Не Ульянова-Ленина Владимира Ильича, мумии и христопродавца, а Ленина - Лены! Нет никого, кто мог бы взять это первенство на себя! Главная роль...
Но сперва - фреш... Не спеша, глоток за глоточком...
И с рычажком разобраться! Я не могу его осилить вот уже... с лета, да с лета!
Стыд, просто стыд!
«...из-мо-ча-ле-на...».
Как это сочетается с Элис?..
И другие вопросы...
Да и вот ещё что - побриться!
Глава 3.
Уникальная вещь: если перевести текст Тинкиного письма на все языки мира и перведенные тексты снова выписать клинописью - получится одна и та же надпись в виде птичек, трубочек и человечков. Как на той финтифлюшке.
Сдохнуть можно...
- И что в этом удивительного?
- Всё!.. Понимаешь...
Лена отказывается понимать:
- Рест, тебе не страшно? Ты не боишься, что, нарушив тайну...
- Страшно...
Страшно? Мне?! Страшно?! Да какой может быть страх?! Мне, признаться, давно уже ничего не страшно! Вы не поверите, но с каких-то недавних пор мне это чувство стало совсем незнакомым. Хо! Страх... Я, кажется, где-то уже говорил, что мой возраст и всё пережитое мною напрочь выкоренили во мне это жалкое чувствице - страх... Пф, страх...
