Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09
— Не будьте ребенком. Вы в сером списке Штайнграу, и это значит — нам известно о вас все.
Крозельчикюс поспешно опустил взгляд и принялся изучать старый, потрескавшийся паркет. Раньше он не замечал этих трещин, но теперь в их сплетениях виделись Крозельчикюсу диковинные картины. Вряд ли в Штайнграу действительно знали о нем все. Тогда бы не было этой дружелюбной беседы, как и повода для нее, а Крозельчикюс давно и надежно обосновался бы в Богнице, в окружении молчаливых серых стен.
— Вы подписывали уведомление, Крозельчикюс. Предупреждены о последствиях. Гелиофор исчез — это же не кот чихнул.
Крозельчикюс с подозрением покосился на Зайнике. Восьмисекундный «Чихающий кот» был одним из самых популярных фильмов, снятых для запрещенного теперь Эдисонова кинетоскопа.
Зайнике аккуратно высыпал на платок содержимое трубки, для верности постучал трубкой по столу, держа ее за мундштук. Свернул платок, убрал в карман и принялся набивать табачную камеру новой порцией табака из гридеперлевого кисета.
Крозельчикюс коротко глянул на трубку — цвета весенней зелени, новенькую, блестящую, удивительно контрастирующую с соловьиным костюмом инспектора, — и тотчас отвел взгляд.
— Не одобряете табакокурение? — понимающе хмыкнул Зайнике, но трубку не убрал.
Крозельчикюс вскочил, нервно прошелся по комнате и сел на краешек стула в той же позе. Он хотел снять очки, но не смог: руки его мелко дрожали, и только уперев их в колени, Крозельчикюс кое-как унял дрожь.
— Между тем, — продолжал Зайнике, — я вижу, что человек вы хороший. Ну, оступились разок — с кем не бывает? Вы симпатичны мне, Крозельчикюс, потому я пойду вам навстречу.
Крозельчикюс с робкой надеждой посмотрел на инспектора. Тот продолжил:
— Я дам вам сутки, Крозельчикюс. Мне все равно, как и где вы найдете свой гелиофор. Достанете из-под дивана, куда спрятали в надежде на страховку. Заберете у перекупщика, которому отдали, чтобы загнать подороже на черном рынке. Мне все равно. Главное — верните его. Иначе ваше дело уйдет к серым. Завтра же. А вы… — тут Зайнике красноречивым жестом показал, что случится с Крозельчикюсом.
— Но послушайте, — начал было Крозельчикюс, который теперь только понял, к чему ведет инспектор. — Я не…
— Все так говорят, Крозельчикюс. У меня двадцать три дела в год о краже и утере гелиофоров. Из этих двадцати трех — одно дело оказывается настоящим грабежом, но это сразу ясно: хозяина в таких случаях непременно убивают. Насмерть, да. Двадцать же потерпевших — такие, как вы, за сутки находят пропажу в самых неожиданных местах.
— А еще двое?
— Эти упорствуют. И отправляются в распоряжение серых.
* * *Пора уже рассказать, как выглядит Крозельчикюс. Не станем прибегать к пошлым приемам вроде пересказа отражения в зеркале или витрине. Просто вообразите: навстречу вам идет среднего роста гражданин. Среднего же телосложения и возраста. Как ни стараетесь, вы не можете найти в его образе ничего примечательного. Белоснежная рубашка застегнута на все пуговицы, туго затянут темный галстук. Прическа аккуратная, с пробором, очки круглые. Руки Крозельчикюс держит вдоль тела, словно боится ими размахивать. Даже одетый в самый лучший свой клетчатый костюм Крозельчикюс не заставит ваш взгляд задержаться. Вы не просто забудете о нем через минуту — вы никогда не заметите его, если только он не заговорит с вами первый.
Крозельчикюс шел по улице Йиндржиха Плахты — одинокий и ничтожный, как человек невидимка. Мир сейчас виделся ему черной пустотой, в которой существовали три человека и один предмет.
Первым человеком был сам Крозельчикюс. Но не он был центром воображаемого черного мира. Там, в центре, разместился бы гелиофор, если бы его не украли, теперь же это место занял холодный сквозняк. Где-то в черноте слева и немного позади прятался образ инспектора Зайнике, воплотивший в себе Закон и Наказание. Где-то в черноте впереди и чуть справа скрылся неизвестный вор с гелиофором под мышкой. Едва Крозельчикюс вспоминал о нем, тотчас непроизвольно начинал осыпать воображаемого вора проклятьями. Мысленно, разумеется. Внешне Крозельчикюс никак не менялся. Даже в крайней точке эмоционального возбуждения он не становился интересным или хотя бы заметным.
Родной город сделался похожим на лабиринт, предназначенный для испытания лабораторных крыс. Мир рушился, и плана на такой случай у Крозельчикюса не было.
Всегда, сколько себя помнил, Крозельчикюс жил по плану. Сперва план этот был в ведении его матушки — женщины суровой, практического склада. После смерти матушки Крозельчикюс взялся планировать будущее самостоятельно, и только счастливая эта привычка выручила Крозельчикюса полгода назад, когда неожиданная находка перевернула его жизнь.
Теперь несложный механизм Крозельчикюса работал по инерции; пока мысленно он переживал аффективную бурю, ноги сами выбирали дорогу, выполняя старый, ненужный уже план — за неимением нового.
Ровно в десять утра Крозельчикюс поднялся по деревянным ступенькам в «Зарадли» — уютное кафе на Плахты, с бланжевыми скатертями на столах веранды и полосатым тентом над витринами, украшенными цитатами из меню.
За угловым столиком, где обычно по утрам сидела Агата, теперь было пусто.
Агата! Необыкновенная девушка. Тончайшей эмоциональной организации — что в деталях отражалось на ее одухотворенном лице. Загадочная улыбка полных губ манила Крозельчикюса и обещала ему покой и понимание. Глаза светились мудростью и нежностью. Если бы только Агата оценила его, Крозельчикюса, по достоинству. Если бы только…
Но Крозельчикюс самым бездарным образом упустил единственный шанс привлечь внимание Агаты.
Не зная, как с этим жить, Крозельчикюс заказал крем-карамель и кофею. Он не очень хорошо понимал, зачем явился сюда сейчас, когда жизнь, похоже, стремительно неслась под откос. Крозельчикюс не представлял, где искать гелиофор. Все, что он мог противопоставить свалившемуся на него несчастью, — это давление в груди, спазм в горле и тремор в руках.
Октябрь в этом году выдался удивительно теплым, но Крозельчикюс почувствовал, что замерз.
Принесли кофей, и Крозельчикюс, прикусив губу, заставил дрожащую руку взять чашку.
— Не возражаете, пан Крозельчикюс? — пропел над ухом мелодичный знакомый голос. Это была Агата. Увидев ее, Крозельчикюс неловко вскочил, едва не расплескав кофей на рубашку.
— Конечно, панна Агата, почту за честь.
Глаза Агаты были удивительного цвета, точь в точь как прозрачное осеннее небо. И вместе с небом они были богатством, о ценности которого не подозревал никто, даже сама Агата. Только Крозельчикюс мог наслаждаться этой красотой.
