Валентина Журавлева - Сквозь время. (Сборник)
— Вам, конечно, это ни к чему. Ведь вы видите такие великолепные документально-художественные сны…
Весь день я не мог забыть об этом разговоре. А мой странный сосед, несмотря на ненависть ко сну, почти все время спал. Сон и скакалка — других занятий Трах не признавал. После завтрака он запирался у себя в комнате, и в открытое окно далеко разносился громкий, с присвистом храп. С двенадцати до четырех Трах бегал со скакалкой. Пообедав, он снова ложился спать, и раньше семи не появлялся.
К моему немалому удивлению, Трах никогда не выглядел заспанным, — а ведь спал он никак не меньше четырнадцати часов в сутки. Видимо, скакалка помогала…
Я тоже пробовал уснуть. Откровенно говоря, мне хотелось еще раз пережить ощущение полета, увидеть море, горы… Полтора часа я спал, удобно устроившись в шезлонге, но, кроме самых обычных — отрывистых и бессмысленных — снов, ничего не видел. Проснулся я с головной болью и сразу же ушел на реку. Положительно, нужно уметь спать!
Вечером Трах спросил меня:
— Что бы вы хотели сегодня увидеть во сне?
Я ответил первое, что пришло на ум:
— Гавайские острова.
Он подумал, потом сказал:
— Что ж, увидите.
Я принял это как шутку. Но за ужином Трах повторил:
— Сегодня вы обязательно увидите Гавайские острова.
Он говорил совершенно серьезно. Может быть, поэтому я долго не мог заснуть.
На этот раз сновидение пришло раньше обычного. Спокойно, так, как будто в этом не было ничего особенного, я смотрел на острова “вечной весны”…
Мерно вздымаются лохматые волны. Сверкают яркие звезды, отражения их бегут по неровной поверхности океана и гаснут в бурунах, отброшенных корпусом корабля. Впереди — вулканическая вершина самого крупного острова архипелага — Гавайи. Дальше, в туманном свете сумерек неясно вырисовывается другой остров — Майи… Я вглядываюсь, и из темноты выплывает еще один остров, знакомый мне по описаниям Джека Лондона. Это остров прокаженных — Молокаи.
Надвигается ночь. Справа видны темные силуэты кораблей. Я догадываюсь — мы у причалов Гонолулу. И сразу наступает утро. На берегу, совсем рядом, высокая башня. Чей-то голос подсказывает мне: “Это маяк “Алоха”, хорошо знакомый морякам всех стран”…
Дорога — запутанная и тонкая, как кружевная вязь — упрямо лезет вверх. Со склона высокой горы я вижу остров Оаху. Контуры его дважды резко очерчены: один раз — белой линией прибоя, второй — зеленой цепью высоких кокосовых пальм… На секунду видение замирает, потом море почему-то становится желтым, и кажется, что я в оазисе, а кругом безбрежная пустыня…
Я оборачиваюсь в ту сторону, где двойная бело-зеленая граница острова прерывается громадными зданиями отелей, банков, пароходных компаний… Гонолулу! У этого города свой внешний обвод — широкая дуга убогих лачуг, в которых живут канаки…
И, словно подслушав мои мысли, невидимая сила сейчас же переносит меня в музей — последнее прибежище вымирающей культуры канаков. Взгляд мой переходит с предмета на предмет — пироги, оружие, посуда, какие-то украшения — и останавливается на массивной, отполированной доске с закругленными краями.
Меркнет свет, и через темноту проступает надпись: “Плавательная доска гавайского вождя Пали. Изготовлена из дерева уилиуили. Длина — 14 футов 6 дюймов, ширина — 20 дюймов…”
Снова все застилает темнота, и снова возникает та же надпись. Кто-то тянет меня за руку. Но я всматриваюсь в четкие буквы…
— Да проснитесь же, черт побери!
Я с трудом открыл глаза. Рядом сидел Трах, взволнованный и какой-то взъерошенный.
— Доску видели?! — почти выкрикнул он.
— Доску?
Я машинально кивнул головой.
— Что там написано?
— Плавательная доска вождя… вождя…
— Пали, — нетерпеливо подсказал Трах.
— Да, Пали… Потом про дерево… Она из дерева уили… уилиуили.
— Отлично! — Трах подскочил на месте. — Размеры? Какие размеры?
— Длина 14 футов…
— О!
На лице Траха был написан откровенный восторг. Глаза сияли.
— Дальше, дальше!
Я пытался вспомнить, но цифры ускользали. Кажется, вот-вот вспомнишь… и не вспоминаешь. Лицо Траха попеременно выражало то радость, то уныние.
— Нет, не могу, — признался я.
Только теперь мне пришел в голову законный вопрос: “А откуда Трах знает о моем сне?”
— Послушайте, Николай Андреевич, — окончательно проснувшись, спросил я, — как это вы угадали мой сон? Что за чертовщина?!
Трах не ответил. Глаза его потухли. Он встал и, сгорбившись, пошел к двери. Длинные руки бессильно раскачивались на ходу…
Поразмыслив минут пять, я сказал себе: “Хватит! Нужно найти разумное объяснение”. Еще полчаса ушло на поиски объяснения. Я действовал методом исключения. Случайность? Нет, не случайность: Трах знал, что именно мне приснится. Внушение? Опять-таки нет! Ведь мы накануне почти не разговаривали о Гавайских островах. Правда, под влиянием предсказания Траха я думал о Гавайях, но зато накануне я совсем не думал о Крыме. Нет, внушение здесь не при чем. Что же остается? Всякая сверхъестественная ерунда заранее исключается — в чудеса я не верю.
Так что же все-таки остается? Не случайность, не внушение… Гипноз!
Я сразу почувствовал облегчение. Объяснение было найдено. Конечно же, гипноз!
К завтраку я вышел нескоро. Трах сидел за столом, ожидая меня. На лице его было написано нечто среднее между раскаянием и любопытством. Я коротко поздоровался, придвинул стул и с сосредоточенным видом принялся за яичницу. Трах, искоса поглядывая на меня, вертел в руках вилку. Наконец, поняв, что первым я не заговорю, он откашлялся и начал:
— Видите ли, Константин Петрович… э… дело в том, что… гм… как бы сказать…
Я в упор посмотрел на него.
— Ну?
Трах окончательно смутился.
— Дело в том… э… понимаете…
Я нанес последний удар.
— Понимаю. Все понимаю, и давно все знаю. Незачем вам было скрывать.
К своему удивлению, смущение Траха как рукой сняло. Он выскочил из-за стола, уронив и на лету поймав очки. Теперь его круглое лицо изображало откровенную радость.
— Так вы знали? — он прямо-таки излучал радость. — Прекрасно! Тогда еще не все потеряно. Отлично, отлично!
Настала моя очередь удивляться. Стараясь сохранить спокойствие, я пожал плечами и сказал:
— Конечно, знал. Гипноз — что ж тут удивительного?
Трах застыл с поднятыми руками.
— Гипноз?!
— Конечно, гипноз, — сказал я, снова принимаясь за яичницу. — Вы, уважаемый Николай Андреевич, гипнотизер.
Радость в глазах Траха мгновенно погасла. Резче обозначились морщины, вырезанные временем и усталостью. Мне стало жаль его.
