Владимир Венгловский - Хоккей с мечом (сборник)
В считанные мгновения всё кончено, противник бежит.
Кефир тянет меня за шиворот, поднимает с земли:
– Это что, был твой тайный удар?
Смеясь, изображает меня – сжатый по-женски кулачок, движения тычком, сморщенная гримаска перепуганного мальчишки.
Я сплевываю кровь:
– Тайный корюльский удар… Тайный удар лосиной кавалерии.
– Для питбургского неженки неплохо, – скалится Дрозд, дружески тычет меня в ребро.
Мы идем все вместе мимо лабазов, они смеются, смеюсь я, хлюпая и шмыгая разбитым носом. Мне весело, странное новое чувство поселилось внутри – дикое и веселое электричество, придающее каждому движению, каждому жесту полноту смысла. Чувствую себя по-настоящему живым.
Ряд лабазов заканчивается, выходим на задворки фабрики, коптящей небо тремя здоровенными трубами. Впереди площадка растрескавшегося бетона, сквозь которую проросли сорняки. А на том конце площадки нас ждет целая шеренга славояров – десятка два, не меньше. Они ревут, скалят клыки и бьют себя в грудь кулаками, ярясь перед схваткой. Ждут нас.
Я что-то лепечу, тяну за рукав плаща Кефира.
– В чем дело, малыш? – кричит он, выдергивает рукав, подпрыгивает на месте в лихорадочном возбуждении, в предвкушении. – Ты же хотел посмотреть настоящий хедбол? Вот это он и есть!
Сумасшедшим горящим взглядом он обводит неровный строй приятелей, кричит:
– Вперед, «Яркони»! Гасим их!
Славояры срываются нам навстречу. Кефир с приятелями бегут на них.
А у меня только один выбор – бежать вместе с ними вперед и, видимо, хорошенько получить по башке или…
Или?
* * *Тот момент всё изменил.
Я сделал выбор. Всё, что происходило в дальнейшем, происходило уже с другим, новым мной. Это уже был какой-то совершенно новый Кай.
Кто бы мог подумать, что стоит словить пару отличных плюх – и с тобой происходит настоящее преображение?
Должно быть, что-то подобное делает с человеческим организмом гумибир, что-то подобное делают мортинджинские Котлы. Гребаные разноцветные мишки, из-за которых меня выперли из универа, или кипящая, смешанная со сложными химикалиями «мертвая» и «живая» вода Т-конюшен и морт-технологических комплексов. Кем бы ты ни был раньше, эти штуки навсегда меняют тебя.
Так же и тут.
Получаешь в жбан – понимаешь, что не рассыплешься по частям, что ты не хрупкая фарфоровая куколка, а слеплен из мяса. И начинаешь чувствовать себя так хорошо, как никогда раньше. Начинаешь чувствовать себя по-настоящему живым. И хочется испытывать себя на прочность снова и снова…
Следующим утром после матча с «Мортинджином» я проснулся на квартирке у Кефира. Он работал учителем физкультуры в гимназии на Цветочной. Муниципалитет расщедрился на отдельную жилплощадь.
Всё тело у меня болело – синяки, шишки. Да и башка трещала с похмелья. Мы сидели на крыше, смотрели на серебристые сигары дирижаблей, на клубы пара и фабричного дыма, тянули бутылочное «Оркел Жуковице». Он рассказывал мне про их клуб («Наш клуб!» – поправил я, и он, оскалившись, потрепал меня по плечу) «Ярконей», про нашу фирму – «цветочников», про болельщиков, про все эти «дерби» и «махачи»; про то, что выпивка – это «хонки», а компания – «моб». Про «копперов», которым главное – испортить хороший «замес», или «риот». Про то, как много в этом городе «скама» и как легко можно растерять во всех этих риотах свои драгоценные «тамбстоуны».
Но главное, что это дает смысл. Это настоящая жизнь. Это весело!
Я открывал для себя новый мир.
Сколько событий произошло с тех пор!
Я вспоминаю…
…Как орала моя сестренка Герти – на нас с Кефиром. Как Стоян хотел поколотить своего братца за то, что тот втянул меня в эти дела. Как Герти выставила нас обоих из дома и я начал тусоваться у Кефира и в «Варипаске», с «цветочниками».
«Яркони» рубились в Лиге Чемпионов – «делали» одну команду за другой. Впервые за свою историю вышли на международный уровень. Дошло до того, что со специальным обращением по поводу успехов клуба выступил император Ладислав Первый, Государь Вселадийский, Вилицкий и Любшицкий, Великий герцог Пшетский, Грандфатер Винклопенский и прочая, и прочая…
Мол, одобряю, слежу за, желаю и впредь.
Мы размахивали черно-красными флагами и шарфами, жгли фаера и пускали цветные дымы. Швырялись в копперов и бойцов чужих фирм вырванными с корнем креслами и пустыми бутылками.
Мы распевали хором наши кричалки, наш «цветочниковский» гимн, тот самый – про воздушные пузыри… И гимн Каян-Булатовских ярконников – тот, что пели еще наши прапрапрапрадеды, когда мир охвачен был Великой Рознью и наша кавалерия – конная гвардия и кавалергарды, кирасиры и дракулы, пшетские гусарские полки и вилицкие казачьи сотни – пылила по любшицким степям, цокала копытами по адриумским трактам, перла сквозь карпахские снега и каярратские пески.
И все эти безумные дни будто слились в один, перемешавшись, наложившись на куплеты песни:
– Мы черная кавалерия,
И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ…
…Играем против дружественных флюговских «Винклопенски Жвала». 3:2…
– О том, как по степям родным,
О том, как по пескам чужим
Мы яро, мы смело в бой идем!
…и всухую сделали маскавелльский «Пино»… 3:0!
– Веди, Каян-Булатов, нас смелее в бой!
Пусть тьма падет,
Пусть Зверь ревет,
Пусть Глад и Мор кругом!
Мы Яра беззаветные сыны,
И вся-то наша жизнь – морОк и тле-е-ен!
…4:3 с таланскими «Шпротами». Полный хаос на трибунах, прессинг полиции, но мы – снова ведем…
– Каян-Булатов нас ведет,
За нами Ла-ди-я.
Приказ: руби с плеча
И чарку пей до дна!
Ведь с нами Сирен-Ордулак,
Он Яра первый воевод,
Врагов развеем в прах за наш наро-о-од!..
…против «Хани-Поетри» из Торнхайма… 4:0 в дополнительное время…
– Высоко в небе алом
Вьется черный стяг.
Яркони мчат туда нас,
Где таится враг,
Как сель уничтожительный,
Как вихорь упоительный.
За нами Лиртия, Талан! За нами Рюгге, Ливадан!
А завтра мы идем на Аль-Харзам!
…и ютландский «Истергарден», под проливным дождем, с полупустыми трибунами… 1:0.
Первые шишки и ссадины зажили, зато к ним добавились новые.
Я тусовался с «цветочниками», окончательно избавился от своего смешного питбургского акцента, научился пить, как они, и драться, как они. Жить, как они. Изменился.
