Андрей Чернецов - Звероликий
Так или иначе, а за каких-то три года первая в мире подземная городская железная дорога была проложена, соединив порт и обычные вокзалы, каких в Сераписе было к тому времени пять. И хотя паровозы заполняли тоннели паром, дымом и гарью, несмотря на мощную вентиляцию, в первый же год своего существования метрополитен перевез без малого десять миллионов человек. Со всех окрестностей и даже из дальних мест приезжали люди, чтобы только посмотреть на это сооружение, тут же окрещенное газетами «восьмым чудом света», и хотя бы раз прокатиться на нем.
Хотя писаки тут не так уж далеко ушли от истины — и по сей день метро построили лишь в Афинах, Сиракузах да в Неаполе — ну и в Александрии, конечно (а за Имперскими пределами — только в Киеве).
Так что Гербария было за что хвалить.
Впрочем, за эти семьдесят лет приходилось не раз и не два вспоминать предупреждения старых жрецов. То вдруг затопит прорвавшимися грунтовыми водами целую ветку, а ни геологи, ни техникусы, что называется, ни сном ни духом. То уже пробитая линия вдруг упрется в несокрушимый гранит, хотя по всем картам там должен находиться мягкий известняк. То вообще начнет происходить всякая чертовщина — как, например, в прошлом году со станцией «Новый Порт».
Пока строили, все вроде было нормально, а как собрались открыть, так и началось… Либо ни с того ни с сего замкнет все кабели и обесточит перегон. Или опять-таки прорвется вода, так что без малого месяц откачивают. То просядет несокрушимый, казалось бы, свод из лучшего бетона старейшей в Галлии фирмы «Витрувий и сын», существующей уже тысячу лет…
Полтора года пытались запустить злополучную станцию. И инженеров лучших со всей Империи созывали, и чародеев, и служителей разных вер — вот до чего ведь дошло! Но как ни старались маги, как ни гоняли жрецы злых духов — а толку нет. В конце концов, на станцию плюнули и решили прекратить трату денег. Так и стоит она до сих пор — темный вестибюль, освещенный несколькими моргающими дежурными лампами, покосившиеся колонны, стены с отвалившимися изразцами, пол, залитый грунтовыми водами.
Обходчики выбрались в небольшой зал, мрак в котором рассеивал намертво замурованный в гранит сводов древний «кристалл холодного света».
Камень вокруг него носил явные следы настойчивых и безуспешных попыток выковырять драгоценный светильник.
«Да, умели строить предки», — подумал Эгмонт.
— Привал, — распорядился Марк. — Надо перекусить.
Они принялись за еду.
Мастер Марк достал из рюкзака эмалированный судок и, орудуя складным ножом, принялся деловито поглощать кроличье жаркое.
«Подземелыцики» начали хлебать суп из хинского термоса, закусывая бутербродами и запивая пивом.
А Эгмонт Клавдий грыз галеты, запивая холодным чаем из фляжки, — ему прописали диету.
Между делом они завели разговор о тайнах сераписских подземелий — а о чем еще говорить в этих самых подземельях? Как это обычно водится, люди начали пугать друг друга, вспоминая всякие слухи и легенды.
…Глубоко-глубоко под Северной линией живет племя выродившихся людей — потомки отбросов общества, обосновавшихся в подземельях более полстолетия назад. Они редко выходят на поверхность, почти не говорят на человечьем языке, питаются объедками, мышами, голубями, а иногда и людьми — пьянчужками, запоздалыми пассажирами, такими же, как они, бродягами.
На станции «Храм Сераписа» иногда встречается Плачущая Монашка, абсолютно безобидное привидение — к пассажирам не пристает, лишь бродит по платформе в поисках своего брата-разбойника, казненного при августе Винценгеториксе Добром.
На Южной ветке имеется Нимфа — шестнадцатилетняя ученица знаменитой куртизанки Аспасии. Она была недостаточно прилежна, из-за чего один из клиентов пожаловался наставнице, и та сделала ей выговор. Огорченная неуспехом в любимой профессии девица тут же покончила с собой, и с тех пор призрак несчастной рыдает где-то в тоннелях и пустотах.
На Главной линии припозднившиеся пассажиры иногда видят Черного Короля — высокого мускулистого негра в мантии, шутовской медной короне и со скипетром. Этого африканского царька продал в рабство полтысячелетия назад его родственник, а в Сераписе купил какой-то содержатель цирка и показывал могучего дикаря обывателям по три медяка с носа. («Да, жестокие были времена…» ) Так он и бродит с тех пор, видать, ждет поезда, что отвез бы его обратно в Африку.
В районе Старого порта, там, где еще сохранились камни древних причалов, сложенных руками атлантов, проходит древний тоннель, называемый коротко и емко — Четверка. Отличается он тем, что четыре человека по нему пройти не могут. Если идут три или пять — ничего не видят, все как обычно: тихий пустой тоннель, даже крыс не встретишь, хотя в Старом порту их пруд пруди. Но не дай боги пойти по нему четверым — никто из решившихся на такое не дойдет до конца и не вернется обратно — исчезают, словно их и не было…
— Что ни говори, а тайн много под землей, — вступил в разговор техник, перебивая «подземельщиков». — Я сам работал в туннеле на семнадцатом перегоне, когда наткнулись на тот дом.
Мастер Марк вытащил из кармана небольшую бутылку.
— Давайте, ребята, запейте — что всухомятку-то жевать. Хорошее пиво, «Магнат», — жажду утоляет превосходно.
Все, не исключая мага, приложились к сосуду.
— А чего пены нет? — осведомился Пако. — У «Магната» пена должна быть…
— Оно и видно, что в пиве ты понимаешь больше, чем в подземных делах, — уничижительно припечатал Марк. — Тут давление все-таки — мы ж на какой глубине?! Давай сюда, а то плохо станет — на глубине хмельное, бывает, так по мозгам бьет…
Забрав флягу, продолжил:
— Так вот, рубим мы тот тоннель, смотрим — пещера. А маг наш, между прочим, не видел — говорил, что скала сплошная. Ну, глядим, а там, в середине, вилла настоящая, мраморная. Фронтон черно-белым мозаичным панно украшен, перед домом фонтан, и фонари с кристаллами, правда, дрянными: светят в четверть накала и красным отливают — как угли тлеющие. Внутри мебель, ковры — все в труху, конечно. Кто построил, зачем?
— Может, сама под землю ушла? — высказался Пако.
— Сама-а? — презрительно протянул мастер. — Да там сплошной скалы футов сто было. Говорю — нормальная пещера…
Эгмонт Корнелий слушал вполуха и думал о другом. Тайны — это, конечно, интересно, но к его работе касательства не имеют. А вот кое-что другое имеет. Что бы там отцы города ни говорили и как бы ни распинались, но подземка становится все хуже и хуже.
О ней слишком мало заботятся. Ее на памяти Корнелия чистили только один раз за много-много лет.
