Владимир Блинов - Поиск-89: Приключения. Фантастика
И далее вся история на десяти тетрадных страницах.
Первой мыслью литераторши Веры Васильевны было кричать «Караул!», но, поразмыслив, она решила поставить тройку: тема не раскрыта, но изложено четко и грамотно. Однако и это решение успокоения не принесло. История, если рассматривать ее как некую стилизацию, выполнена была безупречно, и за что тогда тройку? Как быть?.. Вера Васильевна, поколебавшись, попросила прочитать сочинение историка Семена Давыдовича. Тот, прочитав, разразился бурей восторгов и потребовал отличной оценки. Тогда Вера Васильевна попросила почитать сочинение завуча Аглаю Петровну. Та пришла в возмущение и велела поставить двойку, но, вспомнив, что Неверующая — единственная из школы претендует на аттестат с отличием, о чем уже успели известить районо, призадумалась… Дело принимало непростой оборот. К концу дня сочинение прочитали все учителя, и готовился плебисцит по этому вопросу.
А Лена была счастлива. Положив свою десятистраничную исповедь на стол, она вышла из класса и долго шла по третьему этажу школы, купаясь в солнечных лучах. Прошла весь коридор, остановилась, оглянувшись, и ей показалось, что следы ее отпечатались, как тогда, на песке…
Чугунов с Крупенниковым поджидали ее у ворот школы. У Крупы болела голова со вчерашнего, но он радовался тому, как легко передрал «шпору» о «лишнем человеке», трояк обязаны поставить.
Лена прошла мимо них, даже не обратив внимания.
— Э, ты куда? — удивился Чугунов.
— Домой, — не оглядываясь, бросила Лена.
— Погодь!.. — Чугунов догнал ее. — Есть деловое предложение собраться у меня! Мои продукты, ваши таланты и ужин при свечах с томатным соком!
— Балдеж! — прогудел Крупа. — Спиртное достанем!
— Ни капли! — отрезал Чугунов. — Так как?
— Никак, мне некогда, — она даже не остановилась.
— Не понял, — все еще хорохорясь, усмехнулся Чугунов.
— Мне некогда, — повторила Лена.
— Чем ты собираешься заниматься? — не унимался он.
— Чем хочу, тем и займусь.
— Да подожди ты! — взвился Чугунов. — Можешь подождать?!
Лена остановилась.
— Чо выламываешься? — пробурчал Крупенников. — Непонятно, что ли??
Она метнула на Крупенникова уничтожающий взгляд.
— Ты-то чо вякаешь! — закричал на него Чугунов. — Отойди! Дай поговорить!
Крупенников помрачнел, отошел. Чугунов вытащил платок, промокнул лоб. Расстегнул еще одну пуговицу своей белоснежной рубашки-тенниски с ярлычком звездно-полосатого флага.
— Что случилось? — спросил он.
— Ничего, — она смело взглянула ему в лицо. — Просто есть человек, которого я люблю и с которым мне хочется быть каждую минуту. Я…
Чугунов залепил ей пощечину. Она не раздумывая ответила ему тем же — со всего маху — и ушла. Кровь из носа брызнула на белоснежную тенниску.
— Сволочь! — скрежеща зубами, прорычал Чугунов. — Потаскуха! — выкрикнул он ей вслед.
— Кровь, это… капает, — предупредил Крупенников.
— Да пошел ты… — Чугунов грязно выругался.
Крупенников пожал плечами и побрел в другую сторону.
— Подожди! — остановил его Чугунов. — Иди сюда!
Крупенников подошел. Чугунов, зажав платком нос, в упор смотрел на него.
— Что посоветуешь?
Крупенников пожал плечами.
— Чо, мало девок, что ли? Когда есть денежки, можно и получше найти!
— Это не проблема, — скривился Чугунов, — тем более что и денежки, и девушки есть, просто я не люблю, когда мне начинают хамить. Не люблю и никогда не прощаю!
Плебисцит по сочинению Неверующей Елены, ученицы 10 «а» класса, продолжался три часа. Выступило тридцать два человека. Подводя итоги, директор школы осудил непонимание многими педагогами данного явления, которое он охарактеризовал как отрыв от жизни и игнорирование всевозрастающей роли советской литературы в развитии мирового литературного процесса. Поэтому он предложил решить данный вопрос, как это и полагается, преподавателю литературы в 10 «а» Снегиревой В. В. Вера Васильевна же, учитывая всевозрастающую роль советской литературы, поставила Лене Неверующей «удовлетворительно», но поскольку годовая у нее была пятерка, то в аттестат пошла четверка, в результате чего аттестата с отличием в сто первой школе на этот раз никто не получил.
Старший кассир Пуговицына, обнаружив комнату бухгалтерии пустой и даже незапертой на ключ, всполошилась. Ей и в голову не могло прийти, что Петр Иваныч может уйти и не закрыть дверь! Пуговицына выскочила в коридор. В конце его сидела вахтерша тетя Тася.
— Теть Тась, где Петр Иваныч? — выкрикнула Пуговицына.
— Петр Иваныч вышел, — сообщила вахтерша.
— Как вышел?.. — не поняла Пуговицына. — Куда?..
— Не знаю. Оне с Боборыкиной вышли и пошли!..
— К директору повел… — прошептала Пуговицына, и лицо у нее побелело.
Петр Иваныч же сидел на кухне у Боборыкиной и ел красный свекольный борщ с ядреным перцем и со сметаной. Ел так, что за ушами у него попискивало. Ел да Надежду нахваливал. А Надежда сидела напротив пунцовая от похвал и не могла налюбоваться на Петра Иваныча, который так замечательно ел ее борщ, второй день стоявший в холодильнике.
Петр Иваныч съел одну тарелку и запросил вторую. И вторую умял без разговоров, да еще ложку облизал и отвалился от стола.
— А котлетки-то! — всполошилась Боборыкина. — Куриные котлетки!.. С картошечкой… Да капустой, да зеленью, да укропчиком и малосольненьким огурчиком, ну чуть-чуточки, ну капельку!..
Петр Иваныч съел и «капельку». И уже осоловело взглянул на Надежду.
— Я ведь так это… чего доброго, каждый день буду ходить… — сказал он.
— Вот и спасибочки! — просияла Надежда.
— Странный ты человек, Надя… — вдруг сказал Петр Иваныч. — Чего же тебя муж-то… ну, бросил?..
— Кузин-то?.. — заулыбалась Боборыкина. — Это я Кузина бросила! Надоело, Петр Иваныч!.. Ты же видишь, какая я! Если меня любить, веревки вить можно, а он придет вечером, зырк по сторонам и шмыг во двор, а там — поминай как звали! И я одна весь вечер… Жили мы так жили, и все мне это надоело. Вот что, Кузин, говорю, жили мы на одной жилплощади, будем жить на разных! Эт зачем, спрашивает. А затем, говорю я, что надоело! Ну, он туда-сюда, фырк-шмыг, а дело уже сделано, детей нет, через ЗАГС пятьдесят рублей и пишите письма. С тех пор друг друга знать не знаем… А тут как-то пришел он, тихий, спокойный, в галстуке. Все, говорит, завязал. Будем по-новому. На ужин в кафе пригласил. А мне тошно стало, хоть вой. Слушай, говорю, Кузин, достань водки! Ну, он достал, а тут ваш… летун…
