Зиновий Юрьев - Полная переделка
На экранах появились две фонограммы. На мой взгляд, они были похожи друг на друга, как две капли воды.
— Вот видите, — сказал профессор, — расхождений нет. Ну-ка, послушаем.
Он нажал кнопку «воспроизведение», и я услышал свой голос. Безусловно, мой голос.
— Профессор Ламонт, — произнес мой голос с моими интонациями, — мне нравится ваша дочь.
— Не может быть? — расцвел в счастливой улыбке Ламонт. — Вам нравится Одри? Ну-ка, послушаем, что вы на это скажете.
Он перемотал пленку и сдвинул какой-то рычажок. И снова я услышал свой голос, на этот раз более громкий и решительный, почти выкрик.
— Ну как?
— Просто поразительно. Хотя я уже слышал свой синтезированный голос, но это действительно чудо, другого слова я не подберу.
— Ну а смысл? — спросил профессор и вопросительно посмотрел на меня. Даже скорее не вопросительно, а просительно.
— Смысл?
— Да, дорогой мой Рондол. Слова, которые синтезировала машина. А вы? Поверьте…
— Я с ней согласен.
— Спасибо, — сказал профессор. — Спасибо. Это прекрасная минута, верьте мне — я ее не забуду. Если бы вы знали, что она для меня значит… Я знаю, это, наверное, противоестественно быть так привязанным к ребенку, но она… она так несчастна…
Он встал и чересчур долго сморкался, отвернувшись от меня.
— Спасибо, Рондол, — пробормотал он. — Завтра мы с вами займемся деталями дела Кополлы…
Глава 5
Время текло неумолимо, а я был еще очень далек от выполнения намеченного плана. Правда, мне удалось списать с телевизора еще и голос судьи-контролера Роджера Ивамы. Того самого, что вел суд над Гереро. Нужен был еще чей-нибудь голос, по я больше не мог ждать. Хватит двух. Теперь дело стало за малым. Нужно было получить в свое распоряжение синтезатор не менее, чем часа на два. И так, чтобы никто в это время мне не помешал. Потому что узнай они, чем я собирался заняться, они не только помешали бы синтезу, они помешали бы мне жить. Всерьез. Прервав синтез в моем организме.
Теперь я уже знал, кто где здесь живет. Бонафонте, Эрни и долговязый идиот с двойной фамилией жили в большом доме, там же, где и я. Кухарка тоже. Профессор же Ламонт спал всегда в меньшем здании, в маленькой комнате, примыкавшей К его кабинету. И не только, к сожалению, спал. Он почти все время проводил в своем кабинете, который я мысленно окрестил «студией звукозаписи».
Нет, днем нечего было и надеяться заполучить машину в свое распоряжение. Оставалась ночь. Но рассчитывать на то, что старик не услышит из соседней комнаты, как в его кабинете кто-то возится, было бы наивным. Выход оставался один — снотворное.
Я пожаловался Ламонту, что плохо сплю, и спросил, есть ли у пего снотворное. Профессор с гордостью сообщил мне, что спит как сурок, но в тот же день Эрни молча протянул мне коробочку «дримуэлла».
Я сидел вечером у Ламонта. Было уже около одиннадцати, и бедняга отчаянно боролся с зевотой. Он был настолько деликатен, что не осмеливался даже взглянуть на часы. Чтобы я, не дай бог, не заметил, что он хочет слать.
— Профессор, — сказал я, — это преступление. Вам давно уже пора спать.
— Нет, нет, — мужественно покачал он головой. — Еще рано.
Удивительный все-таки он был человек. Впрочем, все мы, наверное, удивительные люди. Он, само воплощение деликатности и скромности, зарабатывал на жизнь, ставя по заказу капканы на невинных, ничего не подозревающих людей. Я, ценя его деликатность и любя его дочь, собирался, в свою очередь, посадить его на скамью подсудимых. Уж он-то знал бы, почему ОН там сидит.
— Ни одной минуты больше. — Я встал из кресла. — Вы что-нибудь пьете перед сном? Молоко, йогурт?
— Йогурт.
— Позвольте мне поухаживать за вами. Где ваш йогурт?
— В холодильнике, в углу, но не смейте этого делать. Я сам.
Я подошел к холодильнику, вытащил бутылочку йогурта, взял стакан, налил и поставил перед Ламонтом.
— Вы меня балуете… — Он поднес стакан к губам и посмотрел на меня с улыбкой. — А знаете, дорогой мой Рондол, я почти готов простить Гереро. — Я с недоумением посмотрел на него. Что он хотел сказать? — Да, да, не удивляйтесь. И знаете почему? Потому что только благодаря ему познакомился с вами…
Старик посмотрел на меня с такой нежностью, с такой доверчивостью и симпатией, что я почувствовал, как у меня сжалось сердце.
— Спокойной ночи, — пробормотал я и вышел на улицу.
О господи, что я сделал, чем прогневил тебя? Почему я не могу идти по своему жизненному пути спокойно, как все? Почему на каждом шагу меня подстерегают испытания? Я не хочу быть библейским Иовом. Я хочу быть обыкновенным обывателем, для которого главная моральная проблема — это на каком боку спать.
Господи, Ламонт ведь негодяй. Преступник. Убийца. Наемный убийца. Зачем ты дал ему дочь, которую я хочу любить? Зачем ты делаешь убийцу таким кротким и милым, что сердце тянется к нему? Если он убийца, сделай так, чтобы он рычал, щелкал клыками и размазывал по губам кровь. Зачем ты даешь убийце бело-розовую беззащитную улыбку и смирение священнослужителя?
Я вошел к себе в комнату и подошел к столу, в котором лежала коробочка «дримуэлла», выдвинул ящик. Снотворное было на месте. Но кто-то его брал. Взял, посмотрел и положил на место. Точно на то же самое место. Абсолютно. Только я оставил его этикеткой от себя. Я это хорошо помнил, потому что попытался утром прочесть название снотворного наоборот. Уверяю вас, это не легко, тем более, когда видишь буквы перевернутыми. Я попробовал сделать это раза три, пока не выговорил «ллэумирд».
А теперь коробочка лежала так, что этикетка «дримуэлл» читалась слева направо, как ей и положено. Для чего они промеряли меня? Что могло вызвать их подозрение? Во всяком случае, хорошо, что я еще не брал из коробочки ни одной таблетки. Обычно берут одну—две таблетки «дримуэлла». Для Ламонта мне нужно штуки четыре. Отлично. Сейчас я выну из коробочки две таблетки и завтра две. Я плохо сплю, и мне нужна двойная доза. Пусть они пересчитывают таблетки. Послезавтра можно будет попробовать выполнить первую часть моего плана.
Я вдруг замер. Сердце тревожно пропустило такт. Пленка с голосами начальника полиции Шервуда и судьи-контролера Ивамы? Для чего они у меня? Для чего я записывал их голоса? Ах, просто так, мистер Рондол… Может быть, Бонафонте даже улыбнулся… Пленка лежала там, где я ее оставил, около магнитофона. Я поставил ее, проверил. Она.
А может быть, они искали только то, что я спрятал? Если человек оставляет кассету на столе, рядом с магнитофоном, значит, и нечего обращать на нее внимание… Будем надеяться, что это так.
Назавтра Ламонт утвердил мой сценарий. Судьба бедного Кополлы была решена. Если, конечно, я не смогу осуществить свой план. Теперь на моей бедной совести висело уже две судьбы. Мой клиент Ланс Гереро, благополучно замороженный вместе с надеждой, что его адвокат сделает все для успешной апелляции. И заведующий отделом краткосрочных кредитов Джон Кополла, который на меня не рассчитывал только потому, что и не подозревает о своем побочном приработке — тайной торговле героином.
