Самуил Лурье - Полдень XXI век, 2012 № 10
В некотором смысле он всегда был спринтером. Любил операции энергичные и короткие. Несколько недель, не больше. Уже к концу первого месяца мозги начинали работать с пробуксовкой, к исходу второго он чувствовал себя полностью выжатым, а сознание начинало меняться.
Иногда Роберт пытался представить, что ощущает солдат на большой войне, когда срок уходит за горизонт и никакой передышки в уютном европейском городке не предвидится. Он пытался представить и не мог. Годы войны превратили бы его в голема или иное какое чудовище. Возможно, человек и правда привыкает ко всему, но, скорее всего, на большой войне просто не живут столько.
Затяжное бегство тоже меняло сознание. Не так, как война, но всё же меняло. Постоянное напряжение размывало рассудок.
Мир подполья никогда не был своим для Роберта. Здесь обитали революционеры, террористы, спецслужбы, криминал. За века противостояния в тайной войне они выработали особое мировоззрение, дисциплину, повадки, стиль, язык и даже определённый кодекс чести и своеобразную этику. Простые наёмники вроде Роберта лишь изредка касались чуждой материи этого мира. Не все из их операций одобрялись властями, не всегда можно было выступать под собственным именем. Так что фальшивые документы, маскировку и транзитные маршруты ему приходилось использовать время от времени. Но подобные мелочи лишь приоткрывали завесу, не более. В конспиративной работе он, по сути, был дилетантом. Пусть и продвинутым, но дилетантом. Нелегалы сражались по своим особым правилам, часто непонятным на взгляд непосвящённого, а он привык воевать в открытую, лицом к лицу, и куда уютнее чувствовал бы себя посреди пустыни, имея чёткий расклад на бой, чем в мирном густонаселённом городе, где большинство обитателей не были включены в игру.
До сих пор ему, однако, везло. Было ли это везение просто везением, или, может, быть боги, втравившие его в эту гонку, не собирались пока расставаться с удобным объектом гона, прикрывали его от чужих глаз.
Кому же он насолил там на небесах?
* * *Уже через неделю после бегства из Барселоны у него на глазах был разгромлен Мадрид. За час-полтора до атаки Роберт рассматривал «Гернику» в музее королевы Софии. Странная привычка искать всевозможные ответы, погружаясь в произведения искусства, в кои-то веки привела к результату. Пусть прямых ответов он не нашёл, зато наткнулся на нечто иное — под полотном Пикассо он внезапно испытал то же самое ощущение, что и прежде перед монументом старинному каталонскому танцу.
История повторилась. Он выскочил из-под обстрела в последний момент. Не будь он солдатом, то, возможно, ещё долго списывал бы такой оборот на случайность, на нелепое совпадение. Но для Роберта его связь с неожиданными атаками на города стала очевидной уже в Мадриде. Вот только природа этой самой связи оставалась загадкой. Что это — предвидение, прозрение? Не проснулся ли в нём пророк после блужданий по Ближнему Востоку и Северной Африке?
Человеческих жертв, как в Барселоне, так и в Мадриде, было немного, если мерить африканскими мерками. Но в цивилизованных странах существовала своя арифметика. Новостные каналы терзали горячую тему, как стая волков. Круглосуточно шли картинки вживую, приглашённые аналитики тщетно пытались найти ответы, власти отговаривались общими фразами.
Из Испании он перебрался в Марокко, не собираясь, впрочем, задерживаться здесь надолго. Планировал сесть на корабль в Касабланке и отбыть куда-нибудь в Бразилию или Аргентину. Но ближайшее подходящее судно уходило через неделю, и Роберт решил прогуляться по побережью.
За каким дьяволом ему понадобилось навестить Эс-Сувейру? Он бывал уже там не раз и вполне насытился и архитектурой, и музеями, и граффити с портретами Джимми Хендрикса, и прогулками по улице Сигхайн в поисках оригинальных работ местных художников. Но вот же приспичило, что называется.
А уже через несколько часов город был ввергнут в хаос.
Теперь его, наверное, проклинали все хиппи мира, но эту неприятность Роберт как-нибудь пережил бы. Хуже, что его проклинали ещё и «клинки». И не просто проклинали, но и охотились за ним. Их марокканским ячейкам тогда крепко досталось. Боевые машины молотили по городу, как стая дятлов, доставая бородатых экстремистов, словно вкусных личинок из-под коры. Причём тут Роберт? Никто ведь не мстит Калашникову за разработанный автомат. Но лидеры «клинков» как-то пронюхали о проклятии. Может быть, прочли книгу или посмотрели фильм?
* * *А ведь получается, что неуклюжий толстяк спас ему жизнь. Он замешкался, вытирая платком вспотевший, состоящий из складок, точно у бегемота, загривок. Роберт шагнул в сторону, чтобы обойти неожиданное препятствие. Тут-то и прогремел взрыв. Улыбка на лице террориста мелькнула на короткий миг. На очень короткий миг. Снимай кто-то всё действо на киноплёнку, улыбка затерялась бы между кадрами. Но террорист просчитался. Он не учёл заминки толстяка.
Роберта обдало кусками мяса, сала, одежды, огнём и кипящей кровью. Но ударная волна и шрапнель из полимерных игл потеряли силу, превращая толстяка в фарш.
Так что он очнулся на полу через минуту или две и спокойно наблюдал, как отползали подальше от кровавой каши раненные, а навстречу им уже бежали охранники терминала в чёрной форме и парни в голубых халатах из привокзального медпункта.
* * *Океан позволил ему перевести дух. В океане нет городов. Значит, нет и бомбёжек. Роберт даже подумывал, а не взять ли в аренду яхту и не отправиться ли на ней в кругосветку? Но пока вместо яхты его вёз старый балкер под греческим флагом. Он царапал Атлантику, как ленивый и пьяный стекольщик. Атлантика не осталась в долгу — корпус корабля покрывали ржавые разводы и подтёки; изъеденный солью борт имел несколько заметных вмятин. В маленькой каюте висела репродукция батального полотна. Николас Покок или кто-нибудь, работающий под него. Деревянные линкоры изрыгали бортами огонь, превращая корабли противника в груду обломков. Смерть на полотне выглядела красиво и благородно. Ни разорванных тел, ни тонущих моряков. Грязь и позор войны прикрывали клубы пороховой гари.
Роберт — единственный пассажир — почти не выходил из каюты. Только по ночам появлялся на пассажирском балкончике, раскуривал неизменную сигару и разглядывал звёзды. А звёзды смотрели на мир с тем же равнодушием, с каким взирали они на обе мировые войны.
На внешнем рейде Монтевидео война догнала его. Она пришла раньше, чем лоцманский катер. Оказалось, что война никуда и не делась, а буквально притаилась за плечом — скрывалась, как и он сам, на греческом балкере.
