Джеймс Данливи - Рыжий
Трамвай, раскачиваясь из стороны в сторону, движется по плоской, как стол, улице. Поскрипывая и останавливаясь. Я спал всю дорогу. Даже тогда, когда мы проезжали дом номер один по Мухаммед-стрит. Может быть, я поступил как негодяй, когда проделал дыру в канализационной трубе. Заставить ее понять, что я ей нужен. А мне нужны деньги. В Далки я поброжу в одиночестве. Не опасаясь кого-нибудь встретить.
Он приехал на главную улицу. Затерялся в толпе людей. В распивочную. За стойкой — две хорошенькие, смеющиеся девушки.
— Доброго вам дня, сэр.
— Двойную «Золотого ярлыка», будьте добры.
Они шарят за стойкой. Всегда прячут выпивку. Чертова девка с дешевыми золотыми браслетами, сережками и золотыми грудями, выжимающая из меня деньги.
— И двадцать сигарет «Вудбайн».
Снова шарит за стойкой. Находит сигареты, смеется, строит глазки. Годами здесь пылятся шеренги бутылок с минеральной водой, портвейном и шерри. И все это лишь декорация для тех, кому по душе крепкое, темное пиво. В Далки живут богачи. Огромные дома на побережье. Мне нравится это место. Прогулки по Викской Дороге, с которой открывается вид на Килинский залив и на Брэй. Смена декораций помогает поднять настроение. Для меня невыносим тот унизительный факт, что со мной обошлись, как с пьянчугой, хотя на самом деле я был трезв как стеклышко.
— Я бы хотел заказать кружку черного пива.
— Разумеется, сэр.
Не так уж просто ее нацедить. Мне нравится эта хорошенькая девушка. Я увлечен ею. Я знаю, что увлечен. Желтые лучи солнца светят в окно. Мужчины в углу судачат обо мне. Я не уживаюсь с мужчинами.
— И еще одну маленькую.
— «Золотой ярлык»?
— Да, пожалуйста.
Я был любопытным маленьким мальчиком. И меня направляли туда, куда следует. А я шел туда, куда не следует. И втайне грешил. А однажды я даже работал. Думаю, что это самое обычное дело — начинать нужно с самого дна. Ха-ха-ха. Но когда у вас столько проблем, не так уж легко забыться, вспоминая прошлое. Следует признать — я был избалованным ребенком. И врал без особой нужды. И ужасно, по большому счету, лгал учителям, вероятно, из страха перед ними. Но как бы я тогда выжил, если бы то и дело не привирал? Помню, как учитель сказал мне, что я шепелявый урод. Что не соответствовало действительности. Я был необычайно симпатичным, любознательным ребенком. Учителя, впрочем, не замечают подлинную красоту.
— Как тебя зовут?
— Гертруда.
— Можно я буду называть тебя Гертрудой?
— Да.
— Гертруда, будь добра, дай-ка мне еще «Золотого Ярлыка» и кружечку темного пива.
— Пожалуйста.
Я посещал приличную, частную школу, в которой меня готовили к поступлению в колледж. Но в школе я всегда чувствовал себя не в своей тарелке. И был там одинок. Да я и не старался ни с кем подружиться. Мое отчуждение заметили учителя, и они решили, что я затаившийся шалопай, и однажды я услышал, как они говорили школьникам из очень богатых семей, чтобы они держались от меня подальше, потому что я оказываю на них дурное влияние. Потом я стал старше и смелее. Легкомысленная девчонка с оспинами на лице и с ногами, сплошь покрытыми колючими волосками, хотя я думал, что у всех девушек ножки гладенькие и хорошенькие, пригласила меня проехаться вместе с ней в центр города (я жил тогда в пригороде), где мы переходили из одного бара в другой. Когда мы уже основательно приняли на душу, она прониклась ко мне расположением и, чувствуя мою застенчивость и страх, сказала, что не следует носить полосатый галстук с полосатой рубашкой; пряча обиду, я бубнил себе под нос, что эту рубашку я надел в попыхах, потому что очень торопился. А когда мы возвращались домой на метро, она положила мне голову на плечо и заснула. Я стыдился ее, потому что она выглядела старой и вульгарной. Еще будучи маленькой девочкой она убегала от родителей, ее выгоняли из разных школ, а в двенадцать она начала курить. А мне было суждено дружить с такими девчонками, и вовсе не из — за секса или тому подобного, а потому что их души томились от скучных танцев и стаканов с содовой водой, и они, заметив мои большие, проницательные глаза, подходили ко мне, чтобы пригласить потихоньку выпить или выкурить сигарету.
— Гертруда, ты здорово смотришься за стойкой. Налей-ка мне двойную «Золотого ярлыка».
Гертруда улыбается Катлин.
Когда мне исполнилось девятнадцать, я жил в Виргинии и Норфолке и служил на флоте. В выходные дни я посещал библиотеки, потому что за книжными полками чувствовал себя в безопасности. А однажды я отправился в Балтимор. В холодный, бесснежный предновогодний вечер я поселился в странном пансионе. Дул ветер. В моей комнате не было окон, а только фрамуги. И все время, пока я находился в этой части Америки, я ощущал гнилое дыхание огромных болот, повсюду мне мерещились поломанные полы, отклеивающиеся рекламные объявления, а особняки у дороги казались отгороженными от всего остального мира тишиной, жадностью и змеями. Я бродил в одиночестве по городу, стараясь его понять. Улицы Балтимора казались мне мало примечательными, как бы не связанными друг с другом. Я зашел в переполненный бар, где нельзя было и шагу ступить, чтобы не споткнуться о чью-нибудь ногу. Гул голосов, смех, вздохи, сплетни, раскрытые рты, белки глаз. Тайны бритых подмышек и тоненьких коротких волосков на верхних губах женщин, заметных под крем-пудрой. И груди в шелковых колыбельках. Я протолкался к стойке и уселся на красный, с хромированным железом, стул. Рядом со мной оказалась девушка в черном, отвратительно сшитом платье. Я заметил, что у нее на ножках — чулки — паутинки. Любопытная девчонка с большими карими глазами на полном лице с тоненькими губами и грубоватой кожей. А затем завязалась ужасная драка. Сопровождавшаяся ругательствами. Дешевка, тупая хитрая деревенщина! Ах ты, выродок. Приятель, здесь же девчонки. Только попробуй! Это кто кого толкает? А ну-ка выйдем! Попридержи язык, нет, подлый сукин сын. Да врежьте ему, Христа ради, врежьте! В самый разгар этой утомительной сцены она повернулась ко мне, поздоровалась, едва заметно улыбнувшись, и сказала — у вас совсем не агрессивный вид. Я предложил ей что-нибудь выпить, и она согласилась, хотя чувствовала себя раскованно и без спиртного. Я пришла сюда, потому что хотела сделать что-нибудь необычное, и надеюсь, ты не возражаешь, что я сама с тобой познакомилась. Черные волосы гладкими прядями ниспадали с ее головы, и я слушал ее бархатный, приятный, добрый голос. Я только что пришла сюда, и вот я уже разговариваю с матросом и хочу выпить с тобой бутылку шампанского — со мной этого раньше никогда не случалось, правда, здорово? А ты почему сюда пришел? Извини меня за любопытство. Она была нежной, скромной девушкой. И она спросила меня не слишком ли она нахальная и откровенная. Я ведь не хочу такой быть, просто у меня кружится голова — я ведь выпила три рюмки виски. Я давно уже обещала сама себе, что когда-нибудь пойду в бар одна, усядусь и буду пить в компании незнакомых людей, но пришлось дождаться Нового года, чтобы осмелиться на это, ведь никто не ведет себя в новогодний вечер так, как всегда. Разве не так? Или тебя это не интересует? Я сказал ей, что она миленькая, и увидал, что глаза ее загорелись. А, так вот почему ты покупаешь шампанское, потому что я миленькая? Я так думаю. Я чувствую себя отлично, мне хочется хихикать без причины, а ты тихоня, и к тому же малоразговорчивый, не так ли? А я вот болтаю с тобой, совершенно незнакомым мне человеком, и все не могу остановиться, ладно, я расскажу тебе о себе. Я учусь в колледже и мне это не нравится, потому что у меня совсем не бывает свободного времени, мне постоянно нужно учиться, и меня никто никуда не приглашает, я никогда не была в ночном клубе, а мне, конечно, интересно было бы там побывать, но, впрочем, я никогда не придавала значения манерной, поверхностной жизни «общества», которая противоречит моим убеждениям. По правде говоря, я зашла сюда, потому что в этот самый чудесный вечер мне никто не назначил свидания, и я сказала сама себе, что, по крайней мере, я что-нибудь выпью и, если со мной заговорят, то я не буду возражать, но я заговорила с тобой первая, поскольку ты выглядел как человек, с которым я могу поговорить и который будет вести себя любезно, и к тому же ты один, не так ли? А я ведь не смелая, а разочарованная во всем девушка. И я просто зашла в бар, смертельно боясь, что бармен скажет мне, что дамам без кавалеров здесь делать нечего. А теперь, когда я уже здесь, мне все кажется само собой разумеющимся, и я рада, что так поступила. И я начинаю думать, что так можно многого добиться в этой жизни. Нужно не бояться, а делать то, что тебе нужно. Я увидела, как ты входил и подумала, что он очень славный, а затем ты оказался рядом со мной, и мне захотелось с тобой поговорить, и вот мы уже знакомы. Что же дальше? Она попросила только об одном — чтобы я не спрашивал, как ее зовут, потому что потом она может раскаяться в содеянном, и не тратить на нее, незнакомку, так много денег, потому что мы все равно больше никогда не увидимся. Она была очень милая. Я прижался носом к ее уху, пробравшись сквозь прямые черные волосы, и прошептал, что она мне очень нравится. И я прошу ее остаться со мной. Она посмотрела мне прямо в лицо и отчетливо сказала, что если это означает, что ты хочешь переспать со мной или ты хочешь, чтобы я с тобой переспала, то скажу тебе откровенно — я согласна. Чистосердечно. Искренне. И я не стараюсь вести себя, как шлюха. Но думаю, что веду себя именно так. Разве не так? И чего ты можешь ждать от такой девчонки, как я? И не думаю, что после моих слов ты поверишь, что я и понятия не имею, что означает — переспать с мужчиной. Но где, как и когда? Это ведь не все так просто, не правда ли?
