Михаил Грешнов - Лицо фараона (с иллюстрациями)
— Но, мистер Баттли… — Глен в это утро не был настроен мирно, предложение шефа показалось ему бесстыдным, и он тут же решил воспользоваться советом профессора — оперировать только фактами. — Гарри посчитает нас преступниками!
— Как вы сказали? — Баттли посмотрел ассистенту в глаза.
— Преступниками!
— Глен… у вас рискованный выбор слов.
— Ну а если, — настаивал Глен. — И ради чего? Чтобы экспериментом пользовались военные? Эти гонки с торпедами!..
— Не будьте наивны, Глен, — попытался успокоить его профессор. — Нам подсунули эту программу. Поймите: вы и я находимся в услужении. Ради долларов, Глен. И Гарри погиб из-за денег. Чистой науки нет, Глен, запомните!
Впервые шеф заговорил о деньгах, и, как показалось Глену, он понял профессора: Баттли был так же ничтожен, как он, Глен Эмин, находится в тех же руках, что и Глен и все в институте. Пожалуй, Баттли не так презирает деньги, как ненавидит их, потому что делал за деньги и делает все, что от него потребуют. Это были путы, золотая цепь, которую ни разорвать, ни сбросить с себя. Профессор жалок в такой же мере, как Глен и как Гарри Пальман.
Но Глен не дал увлечь себя жалости. Главное в том — и это он хорошо видел, — что оба они преступники. Наука? — говорит Баттли. Наука не должна идти по трупам людей! Гарри умер по их вине, Баттли и Глена. Они совершили преступление. Это уничтожало Глена, вышибало из-под него почву.
— Идите! — настаивал Баттли.
Глен молча пошел к вольеру. В голове его было пусто. Что он скажет Гарри? Что может сказать?
— Старина… — начал он фамильярно, склонившись к дельфину.
Маленькие круглые глазки животного немигающе глядели в его зрачки, плавники шевелились, поддерживая голову дельфина над поверхностью. Голос Глена осекся. Ему вдруг почудилось, что перед ним нет Гарри, нет давнего друга — ничего нет человеческого, и его «старина» нелепо, чудовищно перед дельфином.
— Гарри… — попробовал он назвать дельфина человеческим именем. Но и это было плохо: дельфин разжал челюсти, унизанные сотней зубов.
Все же Глен пересилил себя.
— Гарри, — сказал он, — надо продолжать опыт.
— Нет, — передал Гарри отказ азбукой Морзе.
— Почему, Гарри? — спросил Глен, чувствуя, что голос его выравнивается, но по-прежнему ощущая холод в душе: ничего человеческого не было в их разговоре.
— С меня довольно, — ответил Гарри. — Больше я не хочу. Плавать вперегонки с торпедами — хватит…
— Но ведь не в этом главное.
— В этом! — ожесточенно ответил Гарри. — Не хочу больше. Верните мне мое тело.
— Гарри… — Глен чувствовал, что ему трудно лгать.
— Я не все сказал, Глен, — перебил Гарри. — Может, я согласился бы еще плавать, обгонять торпедные катера и делать все, что они там придумают. Но причина в другом, пойми меня, Глен. Я боюсь. Я в постоянном ужасе. Я исчезаю, Глен. Может быть, я не могу объяснить тебе, но я исчезаю, растворяюсь в дельфине — мое человеческое сознание гаснет. Вчера я укусил Лисси…
Лисси — один из пяти дельфинов, приручавшихся в океанариуме.
— Лисси мне ничего не сделал, — продолжал Гарри. — Я не должен был кусать Лисси!.. Теперь я думаю над этим, и меня берет страх. Я становлюсь животным. Вот и сейчас не могу припомнить имя своей дочурки… Верните мне мое тело, Глен. Я погибаю!..
— Гарри… — Ужас сковал Глена настолько, что он еле шевелил языком. — У тебя нет тела, Гарри, оно погибло. Ассистенты плохо сделали швы… — Глен чувствовал, что не надо говорить об ужасных подробностях, но уже не мог остановиться, его подхлестывал страх, передававшийся от чудовища, шевелившего плавниками и глядевшего на него парой пустых, точно дыры, глаз. — Гангрена сделала остальное, Гарри, у тебя нет тела… Нет тела! — повторил Глен, завороженный пустотой и ужасом глядевших на него глаз.
Четыре часа спинной плавник Гарри резал воду океанариума. Бассейн был круглый, и Глену, все это время остававшемуся на берегу, казалось, что Гарри закручивает невидимую спираль, и в какую-то секунду спираль разомкнется, произойдет что-то непоправимое.
— Гарри! Гарри! — звал он по гидрофону, но ответом была лишь белая вспененная полоска, там и тут мелькавшая на поверхности.
Глен был в отчаянии: может быть, вызвать Баттли? А что Баттли мог сделать?
Но вот Глену показалось, что круговое движение вдруг нарушено. Гарри приближался к нему. Глен поднялся со скамьи, надеясь поговорить с ним. Но дельфин, приблизившись к Глену, резко переменил направление. На глазах убыстряя ход, он разрезал океанариум по диаметру, как пуля вырвался из воды и, перемахнув через сетку, исчез в океане.
Глен замер с трубкой гидрофона в руке. Бросил трубку на землю. Плавник показался из воды раз, другой, удаляясь от берега. Глен бежал по кругу океанариума — бежал, не осознавая, что он бежит, не зная, что будет делать дальше. Решетка вольера выходила на сушу по обе стороны океанариума. Глен с разбегу ударился об нее, упал. Боли он не почувствовал, но, пока поднимался с земли, машинально отряхивал песок с рукавов рубашки, он понял непоправимость того, что произошло: они с Баттли убийцы. Они убили Гарри, и никакими словами, никакими оправданиями о целях высшей науки не исправить этого факта. Пусть будет проклята наука, убивающая людей! Глен стоял, вцепившись в решетку, сердце готово было вырваться у него из груди. «Будь проклята! Будь проклята!..» — твердил он, глядя в океан глазами, полными отчаяния, боли.
Плавник еще раз показался у горизонта и исчез.
3
Гарри плыл, энергично работая всем телом: плавниками, кожей, хвостом. Кажется, он начал понимать то, что от него требовали в опытах. Его кожа вибрировала, на ней возникали тысячи микроволн, которые отталкивали, взморщивали воду в ее толще, заставляли скользить вдоль тела, но не просто скользить, а катиться круглыми капельками — Гарри скользил в воде как на шариках.
Тут он спросил себя, почему он не понимал этого раньше, а понял только сейчас? Ответить на вопрос ему было страшно. Вот уже несколько дней он открывает в себе что-то новое, непонятное и теряет прежнее, человеческое. С утра он не может вспомнить название улицы, на которой живет в Окленде. Это страшно, как то, что он забыл имя дочери. Номер дома сто пятый, а названия улицы он не помнит.
С тревогой он прислушивается к себе. Все ли он Гарри? Но ведь прежнего Гарри нет. И никогда не будет…
Не надо думать об этом. Все продумано, когда он кружился в океанариуме. Теперь надо уйти. Просто уйти.
Океан опять лежал перед ним неведомым миром, опять ждал его, и Гарри мчался ему навстречу.
