Жюль Верн - Вверх дном
И Альсид Пьердэ размахивал руками, как семафор, рискуя перебить всё вокруг себя на расстоянии двух метров.
– Если бы, – говорил он, – узнать место выстрела, я скоро определил бы, на каких широтах всё останется по-прежнему и где смещения достигнут максимума. Удалось бы хоть предупредить людей, чтобы они выехали вовремя, пока дома и целые города не начнут валиться им на головы. Но как это узнать?
И, запустив пальцы в остатки волос, украшавших его череп, он восклицал:
– Ох, я думаю, что последствия толчка будут сложней, чем можно себе представить! Почему бы вулканам не воспользоваться случаем и не предаться неистовым извержениям, изрыгая из себя всё, что накопилось у них во чреве, как это случается с пассажирами на корабле во время морской качки? Почему бы вздыбившимся водам не ринуться в их кратеры? Чёрт побери! Тут последуют такие взрывы, от которых разлетится вся земная машина! А проклятый Мастон упрямо молчит! Он, видите ли, играет с нашим шариком, пробует разные хитрые удары на биллиарде Вселенной!
Так рассуждал Альсид Пьердэ. Вскоре эти предположения подхватили и стали обсуждать газеты обоих полушарий. Что по сравнению с бедствиями, которыми грозит операция Барбикена и К°, все смерчи, потопы и наводнения, иногда опустошающие тот или иной кусок Земли! Это катастрофы местного значения! От них погибает всего несколько тысяч человек, и это ничуть не тревожит покоя неисчислимого количества оставшихся в живых! Теперь, с приближением рокового срока, тревога охватывала даже самых храбрых. Разные проповедники по всем углам предсказывали конец мира. Можно было подумать, будто снова наступал ужасный тысячный год нашей эры, когда люди воображали себе, что будут заживо ввергнуты в царство мёртвых.
Вспомните только, что происходило тогда. Основываясь на пророчестве Апокалипсиса, люди верили, что приближается дань Страшного суда. Все ожидали знамений гнева, предсказанных в писании. Вот-вот должен был появиться сын погибели – Антихрист.
«В последние годы Х века, – пишет А. Мартэн, – всё остановилось: развлечения, деловая жизнь, – всё, даже земледельческие работы. „Зачем, – говорили, – думать о будущем, которого не будет? Подумаем о вечности, которая наступит завтра!“ Все ограничивались исполнением дел первой необходимости. Люди завещали свои земли, свои замки монастырям, желая приобрести покровителей в небесном царстве, куда всем скоро придётся отправиться. Многочисленные дарственные грамоты церквам начинались словами: „Близится конец мира, и гибель его неминуема…“ Когда наступил роковой срок, население бросилось толпами в базилики, часовни, в здания, посвящённые богу; охваченные ужасом, люди прислушивались, не звучат ли с неба семь труб семи ангелов последнего суда».
Как известно, первый день тысячного года начался, а законы природы ничем не были нарушены. Но на этот раз дело шло не о перевороте, предсказанном тёмными библейскими писаниями. Теперь дело шло о попытке нарушить равновесие Земли, – попытке, основанной на вычислениях точных и неоспоримых, попытке, которую развитие баллистики и механики делало вполне исполнимой. На этот раз море не только не выдаст своих мёртвых, но миллионами поглотит живых и скроет их в глубине своих новых бездн.
И хотя в умах человеческих под влиянием новейших идей произошли большие перемены, тревога доводила людей до потери рассудка, и они, как в тысячном году, бросались составлять завещания. Никогда ещё не готовились в такой спешке к переходу в лучший мир. Никогда в исповедальни не тянулись такие длинные вереницы грешников! Никогда не давалось столько отпущений грехов in extremis[44]. Хотели даже просить папу дать своей грамотой общее отпущение грехов всем добрым людям на земле, – и не только добрым, но и очень перепуганным.
При таких обстоятельствах положение Дж.Т.Мастона с каждым днём становилось всё затруднительней. Миссис Эвенджелина Скорбит трепетала, как бы он не пал жертвой народного гнева. Возможно, теперь у неё самой мелькала мысль посоветовать ему произнести слова, которые он с беспримерным упрямством отказывался вымолвить. Но миссис Эвенджелина Скорбит не осмеливалась просить об этом, и хорошо делала. Она всё равно получила бы решительный отказ.
Понятно, что в Балтиморе, охваченной страхом, становилось всё трудней сдерживать население, возбуждаемое многими американскими газетами и телеграммами «со всех четырёх концов света», выражаясь апокалиптическим языком святого Иоанна Евангелиста, жившего при Домициане. Наверное, если бы Дж.Т.Мастон жил в царствование этого гонителя христиан, его дело было бы решено очень скоро. Его просто отдали бы на растерзание диким зверям. А он сказал бы только: «Я и так живу среди них!»
А непоколебимый Дж.Т.Мастон по-прежнему не соглашался указать место «x»; ведь стоило ему только раскрыть рот, и председатель Барбикен с капитаном Николем были бы лишены возможности продолжать свою работу.
Всё-таки было что-то величественное в таком поединке одного человека с целым миром. Это ещё более поднимало Дж.Т.Мастона в мнении миссис Эвенджелины Скорбит и его коллег по Пушечному клубу. Надо сказать, бравые вояки, упрямые, как и надлежит отставным артиллеристам, стояли грудью за проект Барбикена и К°. Секретарь Пушечного клуба достиг такой известности, что ему, словно знаменитому преступнику, многие коллекционеры уже писали письма, в надежде получить в ответ несколько строк, начертанных рукой, которая собиралась перевернуть мир.
Но хотя положение Мастона и было величественно, оно становилось всё опасней и опасней. Вокруг балтиморской тюрьмы днём и ночью толпился возбуждённый народ. Раздавались яростные крики. Взбешённые люди хотели hic et nunc[45] линчевать Дж.Т.Мастона. Полиция опасалась, что наступит час, когда она не будет в силах защитить его.
Желая удовлетворить и американцев и жителей других стран, вашингтонское правительство решило, наконец, предать Дж.Т.Мастона уголовному суду.
Охваченные безумным страхом, присяжные заседатели «управились бы с ним в два счёта», как говорил Альсид Пьердэ, начиная чувствовать даже некоторое уважение к твёрдому характеру математика.
И вот утром 5 сентября председатель Комиссии по расследованию появился в камере узника.
По настоятельной просьбе миссис Эвенджелины Скорбит ей тоже было разрешено посетить заключённого. А вдруг в последнюю минуту влияние этой милой женщины возьмёт верх? Не следовало ничем пренебрегать. Здесь все способы были хороши, лишь бы, наконец, разгадать загадку.
– А если ничего не выйдет, тогда увидим! – говорили члены комиссии.
