Стивен Кинг - Мертвая зона
– А к ней можно?
– Да, она в конце коридора, тридцать пятая палата. Врачи знают, что ты можешь прийти, и она тоже. И вот еще что, Джонни. Что бы она ни говорила, соглашайся, не дай ей… умереть с мыслью, что все было напрасно.
– Конечно. – Он помолчал. – Ты со мной?
– Не сейчас. Попозже.
Джонни кивнул и пошел по коридору. Свет на ночь был притушен. Сейчас то короткое мгновение в мягкой теплой ночи казалось ему невообразимо далеким, зато кошмарный сон в машине, наоборот, приблизился.
Палата 35. Вера Элен Смит – сообщала маленькая карточка на двери. Знал ли он, что ее второе имя – Элен? Должен был бы, но знал ли? Он уже не мог вспомнить. Зато в памяти всплывало другое: как однажды в солнечный день на пляже Оулд Орчард она, улыбающаяся и веселая, принесла ему брикет мороженого, завернутый в носовой платок. Вспомнилось также, как они с матерью и отцом играли в карты на спички – позже, обуреваемая религиозными чувствами, она запретила карты в доме, даже для игры в криббидж. Джонни вспомнил и день, когда его ужалила пчела, и он, истошно вопя, прибежал к ней, а она поцеловала распухшее место, вытащила жало пинцетом и наложила на ранку тряпочку, смоченную в питьевой соде.
Он толкнул дверь и вошел. Мать бесформенной грудой лежала на кровати, и Джонни подумал: Вот так и я лежал. Сестра считала пульс; услышав скрип двери, она повернулась, и тусклый коридорный свет скользнул по стеклам ее очков.
– Вы – сын миссис Смит?
– Да.
– Джонни? – Голос был сухой и бесстрастный, в нем шелестела смерть, как шелестят камешки в пустой тыкве. От этого голоса – господи, спаси и помилуй! – у Джонни побежали мурашки по телу. Он подошел ближе. Левая половина лица матери превратилась в страшную маску. Рука на одеяле была похожа на клешню. Инсульт, подумал он. То, что старики называют ударом. Да. Именно такое у нее лицо. Будто ее хватил тяжелый удар.
– Это ты, Джон?
– Я, мам.
– Джонни? В самом деле ты?
– Да, мам.
Он придвинулся еще ближе и заставил себя взять эту костлявую клешню.
– Мне нужен мой Джонни, – жалобно произнесла она.
Сестра кинула на него сочувственный взгляд, а ему захотелось врезать ей кулаком по очкам.
– Вы не оставите нас одних? – попросил он.
– Я, знаете, не должна, пока…
– Послушайте, это моя мать, и я хочу побыть с ней наедине, – сказал Джонни. – Понимаете?
– Я…
– Принеси мне соку, папочка, – охрипшим голосом выкрикнула мать. – Я, кажется, выпью целый литр!
– Уйдете вы наконец или нет? – не выдержал Джонни. Его охватила глухая тоска, которая мешала ему сосредоточиться. Его словно увлекал в темноту какой-то водоворот. Сестра вышла.
– Мам, – сказал он, садясь возле кровати. Его не оставляло странное ощущение двойственности, обратного хода времени. Сколько раз мать вот так сидела возле него, наверное, тоже держала его исхудалую руку и разговаривала с ним? Джонни подумал о том, казалось бы, остановившемся времени, когда лежал в палате, которая словно надвинулась на него, и над ним склонилось лицо матери – он видел его сквозь тонкую пленку плаценты, с ее губ медленно слетали бессмысленные слова.
– Мам, – снова сказал он и поцеловал ее скрюченную руку.
– Дайте мне гвозди, я это сделаю, – сказала она. Ее левый глаз неподвижно застыл, правый дико вращался, точно у пришпоренной лошади. – Мне нужен Джонни.
– Я здесь, мам.
– Джон-ни! Джон-ни! Джон-ни!
– Мам, – сказал он, боясь, что сестра вернется.
– Ты… – Она осеклась и слегка повернула к нему голову. – Наклонись… вот так, чтобы я тебя видела, – прошептала она.
Он наклонился, как она просила.
– Ты пришел, – сказала она. – Спасибо. Спасибо тебе. – Из здорового глаза потекли слезы. Другой, тот, что находился на пораженной ударом стороне лица, безучастно смотрел вверх.
– Конечно, пришел.
– Я видела тебя, – прошептала она. – Что за силу дал тебе господь, Джонни! Разве я тебе не говорила? Разве я не говорила, что так будет?
– Да, говорила.
– Он уготовил тебе миссию, – сказала она. – Не беги от нее, Джонни. Не прячься в пещере, как Илия, и не заставляй его посылать большую рыбу, чтобы она проглотила тебя. Не делай этого, Джон.
– Нет. Не буду. – Он держал ее птичью руку. В голове стучало.
– Ты не гончар, а гончарная глина, Джон. Запомни.
– Хорошо.
– Запомни это! – сказала она резко, и он подумал: Опять она начинает молоть вздор. Впрочем, вздора тут было не больше, чем в том, что она говорила, когда он вышел из комы.
– Слушай внимательно тихий голос, когда он раздастся, – сказала она.
– Да, мам, обязательно.
Она слегка повернула голову на подушке и… неужели улыбнулась?
– Ты, верно, думаешь, я сумасшедшая. – Она еще немного повернула голову и смотрела теперь прямо ему в глаза. – Но это неважно. Ты узнаешь голос, когда он раздастся. Он скажет тебе, что надо делать. Он сказал Иеремии, и Даниилу, и Амосу, и Аврааму. Дойдет очередь и до тебя. Он тебе скажет. И когда он скажет, Джонни… исполни свой долг.
– Хорошо, мам.
– Какая сила, – пробормотала она. Голос ее становился все глуше и невнятнее. – Какую силу дал тебе господь… Я знала… Я всегда знала… – Ее голос затих. Здоровый глаз закрылся. Другой невидяще смотрел перед собой.
Джонни посидел с ней еще минут пять, затем поднялся. Он взялся за дверную ручку и уже приоткрыл дверь, но, услышав ее сухой, дребезжащий голос, в котором звучал приказ, застыл на месте.
– Выполни свой долг, Джон.
– Да, мам.
Больше ему не пришлось с нею разговаривать. Она умерла утром двадцатого августа в пять минут девятого. В это же время в городе, расположенном севернее ее больницы, Уолт и Сара Хэзлиты спорили из-за Джонни и чуть не поругались, а где-то южнее Грег Стилсон доказывал одному парню, что тот – первостатейное дерьмо.
– Ты не понимаешь, – тоном, полным безграничного терпения, сказал Грег Стилсон парню, сидевшему в задней комнате полицейского участка в Риджуэе. Парень был без рубашки; он откинулся на складном стуле и потягивал из бутылки пепси-колу. Он снисходительно улыбался Грегу Стилсону, не понимая, что Грег больше двух раз ничего не повторяет; парню было ясно, что один из присутствующих – первостатейное дерьмо, о том, кто именно, он пока что имел весьма превратное представление, которое сейчас надлежало уточнить.
Если потребуется, то и силой.
Стояло теплое солнечное августовское утро. На деревьях пели птицы. И Грег чувствовал, что его судьба решится скорее, чем он предполагал. И значит, нужно быть поосторожнее с этим дерьмом. Это тебе не какой-нибудь патлатый кривоногий мотоциклист, от которого разит потом. Он учится в колледже, волосы у него умеренно длинные, вымыты до блеска, и к тому же он племянник Джорджа Харви. Джордж не то чтобы очень пекся о нем (в сорок пятом он с боями прошел Германию, и для этих длинноволосых хмырей у него в запасе было три слова, уж конечно, не «с днем рождения»), но… как-никак родная кровь. А в городском совете с Джорджем все считались. Возьми-ка парня в оборот, сказал Джордж Грегу, узнав, что начальник полиции Уиггинс арестовал его племянника. Но глаза говорили: Только полегче. Как-никак родная кровь.
