Роберт Сойер - Неандертальский параллакс
— В любом случае, — сказала Луиза, убирая с глаз прядь длинных каштановых волос, — он, вероятно, хочет оказаться где-нибудь подальше от цивилизации. Где-нибудь, где не так ужасно пахнет.
— Ну, я могу взять в «Инко» больничный, — сказал Рубен. — Прелесть должности штатного медика в том, что ты его выписываешь себе сам. Мне правда нравится у них работать.
— Мне тоже нечего делать, — сказала Луиза, — пока из обсерватории откачивают воду.
Рубен почувствовал, как его сердце забилось чаще. Чёрт, он всё ещё в деле! Хотя Луиза наверняка хочет отправиться с ними из научного интереса к Понтеру. Однако в любом случае будет очень приятно провести время в её обществе. Её акцент был неотразимо сексуален.
— А что если власти снова попытаются его увезти? — спросил Рубен.
— Он здесь всего сутки, — сказала Луиза, — и я уверена, что в Оттаве его ещё никто не воспринимает всерьёз. Просто ещё одна безумная история, каких полно в «Нэшнл Инквайрер». Федеральные агенты и военные не выезжают проверять каждое сообщение о залётном НЛО. Наверняка они ещё даже не начали думать, что всё это может оказаться правдой.
* * *
Запахи и правда отвратительные, думал Понтер, глядя на Лу и Рубена. Они резко контрастировали друг с другом: он — темнокожий и совершенно лысый, она же ещё бледнее Понтера и с густыми каштановыми волосами, спадающими волнами на узкие плечи.
Понтер был по-прежнему напуган и растерян, но Хак нашёптывала успокаивающие слова к кохлеарный имплант каждый раз, как замечала, что жизненные показатели Понтера выбиваются из нормы. Понтер был уверен, что без помощи Хак уже давно сошёл бы с ума.
Так много произошло в такое короткое время! Только вчера он проснулся в своей постели рядом с Адекором, покормил собаку, пошёл на работу…
И вот он здесь, где бы это ни было. Хак была права: это должна быть Земля. Понтер полагал, что где-то в необъятных глубинах космоса существуют другие пригодные для жизни планеты, но он вроде бы весил столько же, сколько и дома, и воздух был пригоден для дыхания… по крайней мере, в той же степени, в какой стряпня Адекора была пригодна для еды. В нём были скверные ароматы, запахи газов, запахи плодов, химические запахи, запахи, которые он вообще не мог классифицировать. Но приходилось признать, что этот воздух способен поддерживать в нём жизнь, и еда, которую ему дали, была, в основном, химически совместима с его пищеварительной системой.
Так что — Земля. И определённо не Земля в прошлом. На современной Земле, как он знал, есть слабо исследованные регионы, особенно в экваториальных областях, но, как указывала Хак, растительность была по большей части та же самая, что и в Салдаке, из чего следовало, что он вряд ли переместился на другой континент или в южное полушарие. И хотя было тепло, многие из деревьев, которые он видел, принадлежали к листопадным породам; он не мог находиться в тропиках.
Значит, будущее? Вряд ли. Если бы человечество по какой-то непостижимой причине перестало существовать, то его место занял бы кто угодно, но только не глексены. Глексены вымерли; шансов появиться снова у них было не больше, чем у динозавров.
Но если это была не просто Земля; а то же самое место на Земле, где жил Понтер, то где же тогда огромные стаи странствующих голубей? Он не заметил ни одной с тех пор, как очутился здесь. Возможно, подумал Понтер, их разогнала ужасная вонь.
Но нет.
Нет.
Это было не будущее, но и не прошлое. Это было настоящее — параллельный мир, мир, где, непонятно как, вопреки своей врождённой тупости, глексены не исчезли с лица Земли.
* * *
— Понтер, — сказал Рубен.
Понтер посмотрел на него с каким-то отсутствующим выражением в глазах, словно оторвавшись от глубоких раздумий.
— Да? — сказал он.
— Понтер, мы увезём тебя в другое место. Я пока не знаю, куда. Но, в общем, для начала надо уехать отсюда. Ты… гммм… ты пока можешь пожить у меня.
Понтер склонил голову — без сомнения, слушал перевод Хак. Пару лицо приобретало растерянное выражение; вероятно, Хак не была уверена в переводе некоторых слов.
— Да, — ответил Понтер после паузы. — Да. Мы удаляться отсюда.
Рубен жестом предложил Понтеру идти вперёд.
— Открывать дверь, — с видимым удовольствием произнёс Понтер без помощи Хак; он потянул за ручку и открыл дверь палаты. — Проходыть дверь, — сказал он и подкрепил слова соответствующим действием. Потом подождал, пока выйдут Рубен и Луиза. — Закрывать дверь, — сказал он, и захлопнул её за собой. После этого широко улыбнулся, а когда он улыбался широко, его рот растягивался на добрый фут. — Понтер снаруже.
Глава 19
Следуя инструкциям доктора Сингха, Рубен Монтего, Луиза Бенуа и Понтер без приключений добрались до машины Рубена, которую он загнал в гараж для персонала. У Рубена был вишнёвый внедорожник; краска кое-где была оббита вылетающим из-под колёс гравием — основным покрытием дорог шахтного комплекса. Понтер залез на заднее сиденье и улёгся там, накрыв голову сегодняшней «Садбери Стар». Луиза, которая пришла в больницу пешком, села на переднее сиденье рядом с Рубеном. Она приняла приглашение Рубена поужинать у него дома вместе с Понтером; позже он отвезёт её домой.
Они отъехали от больницы под тихую музыку радиостанции CJMX, льющуюся из автомобильной аудиосистемы; Джери Холлиуэлл исполняла свою интерпретацию «It’s Raining Men».
— Ну что, — сказал Рубен, взглянув на Луизу, — обратите меня в свою веру. Почему вы думаете, что Понтер из параллельной вселенной?
Луиза на мгновение поджала свои полные губы — Боже, подумал Рубен, до чего же она красива — и спросила:
— Насколько вы разбираетесь в физике?
— Я? — удивился Рубен. — На уровне средней школы. О, я купил «Краткую историю времени», когда в Садбери приезжал Стивен Хокинг, но далеко в ней не продвинулся.
— Хорошо, — сказала Луиза, — тогда попробуем так. Если вы стреляете единственным фотоном в барьер с двумя вертикальными щелями, и на установленном за щелями листе фотобумаги видите интерференционную картину, значит, произошло что?
— Не знаю, — не покривив душой, ответил Рубен.
— Одна из интерпретаций такова: единственный фотон превратился в волну энергии, а когда волна ударяет в барьер со щелями, каждая щель порождает новый волновой фронт, так что мы получаем классическую интерференционную картину — гребни и провалы двух волн где-то усиливают друг друга, а где-то взаимно уничтожаются.
Её слова породили у Рубена какие-то смутные воспоминания.
