Ник Перумов - Один на один
Мертвый Лешка сидел у стены, засунув руку за пазуху. И улыбался.
Савелию оставалось полшага до безумия. Там, снаружи, вовсю синел день. Хотелось доползти до оскаленной пасти выхода и, оттолкнувшись хорошенько, махнуть в равнодушную синеву, чтобы не видеть, НЕ ВИДЕТЬ этих широко раскрытых серых глаз и этой мертвой, такой живой Лешкиной улыбки... О! Он даже пополз, пополз и выглянул наружу. И увидел своих убийц. Они стояли вокруг, покрытые снегом, изрезанные черно-синими тенями, с редкими клочьями ленивых облаков. А еще, трезвея от хрусткого морозного воздуха, Савка увидел Путь. Не самый простой и для человека со здоровыми ногами. Но вполне проходимый.
Небольшая скальная полочка тянулась влево метров на пятнадцать, а потом обрывалась как раз над хорошим, пологим склоном. Пушистый, свеженький снежок смягчит падение. Там невысоко, метра два. Зато потом можно ползти...
Стараясь не оборачиваться, он подтянул к себе рюкзак. Достал и аккуратно, не торопясь, привязал к ботинкам "кошки". Нашел шоколад и, не чувствуя вкуса, сжевал две дольки. Низкий потолок пещеры не позволял выпрямиться, поэтому Савелий еще не знал, сумеет ли стоять на ногах. Хорошо, что цел ледоруб. Хорошо, что у него крепкие руки. Если вдруг откажут ноги, он будет цепляться руками... Последние сомнения еще грызли его. Там, позади, остается Лешка. Не могло быть и речи, чтобы тащить его за собой. Тогда что? Запомнить хорошенько эту ледяную пещеру, прийти сюда со спасателями, забрать, обязательно забрать его отсюда. Нельзя, чтобы он навечно остался сидеть здесь и улыбаться...
- Прощай, Лешка, - прохрипел он и устыдился собственного голоса.
Все. Пора.
Савка аккуратно оббил все тонкие ледяные корки у выхода, сел на край, свесив ноги в пропасть. Оставалось придумать, как попасть на заветную полочку. Для крепкого парня с целыми тренированными ногами, каким он был сутки назад, это было бы запросто. Но не сейчас.
Сзади послышался шорох.
Цепенея от ужаса, он собрал все силы и прыгнул влево...
Шестаков появился в конторе буквально через пять минут после сердитого звонка СССР. Смущенный и испуганный Мухин все еще топтался около телефона.
- Хорошо, что ты пришел, а то я тебе уже домой звоню.
- Зачем? Я же сказал: буду в девять тридцать. - Не обращая внимания на взволнованного Толика, Миша снял куртку, что-то напевая, прошел в комнату, мельком глянув на себя в зеркало. После недоразумения с Юрой стало традицией каждое утро проверять, как заживают синяки, полученные в процессе общения с петуховскими инициативными сотрудниками.
Заняв центральную выемку на диване, Шестаков с удовольствием закурил и лишь после этого соизволил заметить:
- Проблемы, Муха?
- СССР только что звонил. Ужасно сердился на нас из-за газеты.
- Какой газеты?
- Ну, этой, которую Носатая нам сосватала...
- "Носатая - сосватала". Муха, да ты просто - поэт-новатор! - У Шестакова было хорошее настроение.
- Мишка, он очень просил тебя позвонить, как только придешь.
- Просил - позвоню, - покладисто согласился Миша и, приговаривая про себя: "... утром деньги - днем стулья...", вышел в коридор. - Алло! Здрасьте, девушка! Академика Струмова-Рылеева, будьте добры, к аппарату! - Прикрыв рукой трубку, подмигнул Мухину: - Танечка твоя подошла.
- Почему это моя? - покраснел Толик.
- Да! - Лицо Мишки вдруг закаменело. - Нет, Шестаков. Что? Сейчас будем! Он резко бросил трубку, задумался на долю секунды, скривился, как от зубной боли, и кинулся к входной двери, на ходу приказав Мухину: - Живо за мной. Там с Профессором какая-то фигня.
- Какая? - В первый момент Толик испугался не за СССР, а тому, как быстро и страшно изменилось Мишине лицо.
- Я сказал: живо давай.
Наверное, так бывает только в кино.
Выскочив из конторы и забежав за угол точно такой же обшарпанной пятиэтажки, Толик автоматически поднял голову. Окна СССР на четвертом этаже Института выходили как раз сюда, на проспект.
- Мишка, смотри! - неестественным шепотом заорал Мухин.
Но Шестаков все уже увидел сам.
Савелий Сергеевич сидел на своем окне, свесив ноги на улицу.
Женщина на вахте привстала и попыталась было вякнуть "Пропуск!", но грозное Мишкино "Милиция!" живо усадило ее на место.
Перепрыгивая через две ступеньки, Толик несся по лестнице вслед за Шестаковым и больше всего боялся, что сейчас в лаборатории они увидят пустое окно.
У комнаты Профессора, почти в дверях, стоял мэнээс Малинин с пробиркой в руках и открытым ртом. Рядом привалилась к косяку Таня. Глаза у нее были такие же, как у мэнээса Малинина, но рот она закрывала ладошкой.
Шестакову пришлось довольно сильно пихнуть Малинина, который загораживал вход. СССР сидел на окне. Таня убрала руки от лица и явно собиралась закричать.
- Тихо! - таким же страшным шепотом, как недавно Мухин, крикнул Миша, схватил девушку за плечи, мягко, но сильно толкнул в сторону Толика. Таня покорно уткнулась Мухину в грудь, отчего тот моментально растерялся.
Раздумывать было некогда. В несколько бесшумных прыжков Миша преодолел комнату, моля только о том, чтобы не задеть ненароком какую-нибудь стекляшку. Профессор на окне опасно качнулся, когда Шестаков был буквально в двух метрах от него. Ни на какие профессиональные захваты времени не оставалось.
Миша прыгнул, тривиальнейшим образом рванув Савелия Сергеевича за шкирку.
Послышался треск. Профессор что-то сдавленно крикнул, взмахнул руками и рухнул навзничь на Шестакова. Несколько секунд никто не мог пошевелиться. В наступившей тишине было слышно, как долго-долго катится куда-то оторванная пуговица.
Объективно говоря, все могло кончиться не так уж и мило. Удар затылком при падении даже с высоты подоконнику грозит серьезной травмой позвоночника. Слава Богу, Шестаков прекрасно самортизировал полет Профессора, сильно при этом ударившись копчиком об пол.
- У, черт! - с непередаваемым выражением произнес Миша, спихивая с себя тяжелого и костлявого Профессора. - Можно выдохнуть, - небрежно бросил он застывшим в дверях Тане, Толику и мэнээсу Малинину. - Мухин! - чуть громче позвал он. - Девушку МОЖНО отпустить.
Все сразу засуетились, затолкались, подбежали к Профессору. Он лежал на боку, порванный халат закрывал голову. Савелий Сергеевич был в глубоком обмороке.
- Нашатырь? - полуспросил-полуприказал Шестаков Тане. - "Скорую", приказал мэнээсу Малинину. - Голову ему держи! - рявкнул Мухину.
В коридоре уже хлопали дверями и гомонили. "Кто кричал? Что случилось? "Скорую"? Кому плохо? Пустите, я посмотрю!"
- Смотреть здесь, товарищи, нечего, - хорошо поставленным голосом Глеба Жеглова произнес Шестаков, выходя из комнаты. - Савелию Сергеевичу ПЛОХО С СЕРДЦЕМ. - Последние слова он произнес с нажимом, глядя в глаза мэнээсу Малинину.
