Антон Первушин - Свора Герострата
— Не хочется что-то, — признался я.
— Да шо ты, мушик, как не швой, не шоветшкий, шо, а? Ишо мошно шбехать, а?
Я покачал головой.
— Не хочется.
— Вот ведь патлюха, — разозлился мужичонок, на всякий случай снова похлопав себя по груди: наверное, таинственный сосуд своим непреложно-объективным присутствием его подбодрил, подвинул на подвиг, так сказать. — Шбехать не хошет. Я шам бы шбехал, хнилушха ты, шам бы…
Постепенно распаляясь, он принялся громко и вычурно материться. Причем, дефект речи придавал его ругани определенное, достаточно забавное своеобразие. Я с удовольствием слушал. Хотя, кажется, из всего вагона удовольствие получал я один: остальные пассажиры, первоначально со старанием избегавшие смотреть в нашу сторону — нормальная реакция нормальных граждан на появление выпившего соседа — теперь часто оглядывались, брезгливо морщась.
Мужичонок придвинулся ко мне почти вплотную, потрясал теперь неумытым кулаком у меня перед носом. Речь его становилась все более бессвязной, а интонации — все более угрожающими. Я сдерживался. Мне было интересно, как поступят мои топтуны.
Наконец один из них, вельветовый, встал и направился прямо к мужичонку. С ходу он подцепил его за воротник и потащил к выходу. Все произошло настолько быстро, что мой хмельной собеседник даже не сразу осознал, что уже не сидит на лавочке, а спиной вперед почти волоком продвигается по вагону. Он продолжал бы свою пламенную речь, но все-таки до него наконец дошло, он замолчал и предпринял достаточно целеустремленную попытку вырваться. Этого у мужичонка не получилось: вельветовый держал крепко.
— Э-э, ты шо-о, ты шо-о?! — завозмущался мужичонок, упираясь в пол непослушными заплетающимися ногами.
Вельветовый вытащил его в тамбур и, наверное, что-то там такое предпринял, потому что мужичонок заткнулся.
Очень вовремя электричка сбавила ход — станция. В тамбуре завозились, и когда после объявления: «Посадка закончена. Осторожно, двери закрываются!» — она снова тронулась, я увидел лежащего на перроне мужичонка, медленно с трудом шевелящего руками и ногами. Совсем как черноморский краб, выброшенный на камни высокой волной. Вельветовый, вытирая платком руки, вернулся из тамбура на свое место. В вагоне вздохнули свободнее.
Ясно… Еще и телохранители. Это меня устраивает. Проще будет договориться.
В Ораниенбауме я вышел и дождался поезда, идущего в Калище. На часах было 21.14.
В калищенской электричке мне повезло сделать еще одно открытие. Где-то минут через пятнадцать после отправления в вагоне появились две дородные не первой молодости дамы с намерением проверить билетики. У меня билет имелся, а топтуны взмахнули красными книжечками, потому были прощены.
Это же элементарно, Ватсон, подумал я, раскрывая свой блокнот.
От «КГБ» к Иглу я провел две уверенные, хоть и кривые стрелки. Схема усложнилась еще больше, но теперь это меня обрадовало: как-никак я знаю, с кем придется иметь дело. Я был очень доволен.
Вечерело. До белых ночей рукой подать, но в середине мая без темноты еще не обходится. Это меня тоже устраивало.
В такое время дня на перегоне между Ломоносовым и Лебяжьим не особенно много народу: главный контингент высаживается в Ораниенбауме — и электрички, следующие дальше, заметно пустеют. Так было и сейчас. В вагоне кроме меня и топтунов обосновалась еще только компания из пятерых молодых парней, вздумавших чего-то посреди рабочей недели отдохнуть в пригороде с ночевкой.
Вели они себя шумно, жизнерадостно. Звенели бутылками, набирая «разгон». Топтуны: что бородатый, что вельветовый — посматривали в их сторону с неприязнью. Мне же ребята понравились. Я и сам был не прочь ехать сейчас куда-то с друзьями, предвкушать удовольствие ночи у костра, беседы за чаркой хорошей водки, над углями — ароматизирующие уксусом, специями, лучком, пропитываемые дымом шашлыки, жир стекает и шипит, на небе — россыпь знакомых созвездий, а вокруг — лес, и рядом — журчание речки (не речки — ручейка). И главное — нет всех этих забот, нет рассчитываемого наперед плана, нет бредовой игры, в которую втянут не по своей воле, нет страха перед возможностью ошибиться, сказать или сделать что-нибудь не то, и страха перед возможностью расплачиваться за эту ошибку кровью своих близких.
Ночевка, костер, лес и звезды над головой — как далеко это вдруг стало от меня, недостижимо, словно чья-то злая воля в один момент перекинула меня, вырвав из привычного быта, забросила на Марс, холодную, кроваво-красную планету бога войны, ТУДА, куда я дал себе зарок никогда больше не возвращаться.
И снова законы войны управляют мной, снова приходится шагать по кромке, пригибаясь под порывами злого ветра. Под рукой — оружие, и лица встречных расплываются, бледнеют, покрываются системой концентрических окружностей: мишени, а не лица…
Наконец, Лебяжье. Здесь я, как и предполагалось, вышел, убедился, что ближайшая электричка из Краснофлотска проходит через сорок минут, уверенным шагом направился с платформы в первый попавшийся подлесок. Времени на разборку с топтунами более чем достаточно.
Как и следовало ожидать, они устремились за мной. Я прошагал с километр по вьющейся в окружении хвойно-лиственной растительности тропинке, а потом очень так демонстративно шагнул в кусты. Пока бородач с вельветовым соображали что к чему и, топоча, как слоны, неслись по тропинке, я преспокойно вытащил пистолет, снял его с предохранителя и шагнул из кустов им навстречу.
Они остановились. Дыхание ровное: умаяться пока не успели.
— Поговорим, — предложил я, показывая им пистолет.
Они снова не возражали.
— Я знаю, кто вы такие и какую организацию представляете, — начал я, помахивая пистолетом у бородатого перед носом. — Также могу предположить с большой долей уверенности, какой именно интерес вызвала в вашем ведомстве моя скромная персона. В другой ситуации я бы ничего не имел против этого интереса: в конце концов, такова ваша работа, вы за нее деньги получаете. Но дело осложнилось, и полагаю, что если мы: вы и я — все еще не оставили намерения справиться с нашим общим противником, самым лучшим будет объединить усилия. Короче говоря, я предлагаю сотрудничество.
Ответом я удостоен не был. Топтуны продолжали молчать, избегая моего взгляда: бородатый смотрел куда-то поверх моей головы, вельветовый заинтересованно изучал кустик ежевики. В итоге они меня разозлили:
— Игнорируете, да?! До ответа не снизойти, да? Вы же знаете, знать должны: у меня девушка там, у НЕГО. Он друга моего смертельно ранил, а вам до фени, да? Мне от вас ничего не нужно, вы только скажите, где эта сволочь пристроилась. Хоть намекните. Вы же должны знать, где он окопался. Большего я от вас не жду, не требую…
