Фриц Лейбер - Клинки против смерти
Он еще не прошел и половины пути, но мышцы его напряглись до предела. Он был убежден, что за ним следят… что его караулит нечто, настроенное более чем недружелюбно. После долгого бега голова была необыкновенно легкой, а восприятие невероятно обострилось. Даже на фоне бесконечного жуткого воя он различил, как со лба одна за одной скатываются редкие капли, не становясь дождем. Он успел заметить размер и форму каждого темного камня в стене над еще более темным проемом. Он ощущал запахи камня, дерева, почвы… не было только тяжелой вони звериного логова. И в тысячный раз Мышелов попытался представить себе возможный источник звука. Дюжина свор гончих в подземелье? Похоже, похоже, но не совсем. Что-то оставалось неясным. Теперь темные стены были совсем рядом, и он изо всех сил пытался разглядеть хоть что-нибудь во мраке входа.
Слабый далекий скрежет в иное время мог бы и не послужить достаточным предупреждением, но ведь он был едва ли не в трансе. Быть может, лишь внезапная легкая тень, упавшая на его голову, выпрямила тугую тетиву его мышц, и с кошачьей быстротой он метнулся в башню… инстинктивно, даже не глянув вверх. Конечно, у него не было ни секунды на размышления: грубый тесаный камень едва не расплющил ускользнувшее тело, чуть не задел пятки. Воздух толкнул его в спину, мощный удар сотряс землю. Он обернулся: громадный каменный куб наполовину перекрыл дверной проем. Лишь несколько мгновений назад он был еще одним из зубцов.
Заметив, как вдавился в землю каменный блок, Мышелов впервые за весь день ухмыльнулся, почти расхохотался от облегчения.
Глубочайшее молчание пугало. Мышелов заметил, что вой совсем прекратился. Он оглядел пустое округлое помещение и шагнул к лестнице, что винтом закручивалась кверху у стены. Ухмылка его стала теперь опасной - деловой. На первом же этаже он обнаружил Фафхрда… и… некоторым образом… проводника. А еще загадку…
Как и нижнее помещение, комната занимала всю башню. Из разбросанных щелей-окошек смутный свет проливался на расставленные вдоль стен сундуки, на сухие травы и высушенные трупики птиц, мелких млекопитающих и рептилий, свисавшие с потолка будто в аптеке. Вокруг полно было всякого хлама, впрочем опрятно разложенного, в расположении его чувствовалась извращенная логика. На столе грудились закупоренные бутыли и кувшины, ступки с пестиками, странные инструменты из кости, стекла и рога, в жаровне тлели уголья. Там стояла и тарелка с грудой обглоданных костей, рядом с ней - заложенная кинжалом книга в бронзовом переплете.
На накрытом шкурами невысоком деревянном топчане лицом кверху лежал Фафхрд. Бледный, он тяжело дышал, словно в опьянении. Северянин не отозвался, и когда Мышелов слегка толкнул его и тихо шепнул имя друга, и потом, когда тот вовсю потряс его и заорал над ухом. Но озадачило Мышелова вовсе не это, а множество повязок из холста, что перетягивали конечности Фафхрда, его шею и горло, - пятен на них не было, не было под ними и ран, в чем он убедился, сдвинув повязки. И явно это были не путы.
А рядом с Фафхрдом, так что тот едва не касался рукояти, в ножнах лежал огромный меч.
И только тут Мышелов заметил проводника, скрючившегося в темном углу за кушеткой. Он был перевязан точно так же. Но на повязках проступали ржавые пятна, было понятно - он мертв.
Мышелов снова попытался разбудить Фафхрда, но лицо великана оставалось застывшей мраморной маской. Мышелов чувствовал, что спутник его не вполне здесь… ощущение это пугало и сердило его.
И пока он волновался и размышлял, с каменной лестницы до слуха его донеслись неторопливые шаги. Звуки медленно огибали башню. Спускавшийся тяжело дышал и мерно пыхтел. Мышелов спрятался за столами и не отрывал глаз от черной дыры в потолке, куда уходила лестница.
Появившийся на ней человек оказался согбен старостью и невелик ростом, он был облачен в грязные лохмотья, столь же неопрятные, как и все содержимое комнаты. Он был лыс, только мясистые уши его прикрывали свалявшиеся пряди седых волос. Когда Мышелов выскочил из укрытия, выставив кинжал, старик даже не попытался увернуться, напротив, словно одержимый ужасом, он дрожал, странно булькал и бессмысленно сучил руками. Ткнув толстую свечу в жаровню, Мышелов поднес ее прямо к лицу старика. Ему никогда еще не приходилось видеть ни столь расширившихся глаз - они буквально выкатывались белыми шариками из глазниц, ни губ - столь узких, бесстрастных и жестоких.
- Ты умер. Ты же умер! - хрипел старик, тыкая дрожащим пальцем в сторону Мышелова. - Тебя не должно быть. Я убил тебя. Зачем же я тогда подпирал громадный камень, чтобы он мог обрушиться от легкого толчка? Ты пришел не потому, что тебя завлек сюда звук. Ты пришел погубить меня и помочь своему другу. Поэтому я и убил тебя. Я же видел, как падал камень. И ты был под ним. Ты же не мог ускользнуть. Ты мертв.
И он потрусил к Мышелову, отмахиваясь от него, как от дыма. Но когда руки его прикоснулись к живой плоти, старик взвизгнул и отпрянул в сторону.
Мышелов последовал за ним, многозначительно крутя ножом.
- Ты угадал. Я пришел за ним, - ответил он, - верни мне друга. Подними его с ложа.
К удивлению Серого, старик более не раболепствовал, а твердо замер на месте. Выражение ужаса в его немигающих глазах слегка отступило. Но ужас не исчез, а вместе с тем появилось и еще что-то. Старик прошел мимо Мышелова и присел на стул рядом со столом.
- Тебя я не очень опасаюсь, - пробормотал он оглядываясь. - Но вот кое-кого мне приходится здесь бояться. А тебя я боюсь лишь потому, что ты мешаешь защищаться от них и принять необходимые меры. - Голос его стал жалостливым. - Не мешай мне, ты не должен этого делать.
Мышелов нахмурился. Теперь ужас уже исказил и лицо старика - в странных словах его не было лжи.
- И все же ты должен поднять моего друга.
Старик не ответил. Мельком глянув на Мышелова, он отстраненно поглядел в стенку, потряс головой, и потом лишь заговорил:
- Я не боюсь тебя. Я измерил глубины страха. Ты не знаешь их. Разве это ты прожил многие годы в одиночестве рядом с этим звуком, зная, что он означает? Я прожил.
Я был рожден в страхе. Он пропитал кости и кровь моей матери. И моего отца, и моих братьев. Слишком уж много магии было повсюду… А я был всегда одинок и в доме, и в моей семье. Еще когда я был ребенком, все боялись и ненавидели меня, все - даже рабы и громадные псы, что, рыча и скалясь, пресмыкались предо мной.
Но мой страх был сильнее их страха… ведь разве не умерли все они, так что даже тени подозрений не пало на меня до последних дней? Я знал, что мне стоять одному против всех, и я не делал оплошностей. Когда все началось, они каждый раз думали, что я - то и окажусь следующей жертвой. - Он кашлянул. - Они считали, что я слаб, хил и глуп. Но разве не передушили друг друга мои братья? Разве не ослабела моя мать, разве она не угасла? Разве отец не спрыгнул со страшным воплем с вершины этой башни?
