Сергей Лексутов - Полночный путь
Купец медленно наклонил голову, сказал:
— Знаем, уже наслышаны о твоих подвигах…
— Я боярство хотел заслужить! — с отчаянием почти выкрикнул Серик.
Купец удивился:
— Нашто тебе боярство?! Батута — не беден, да и мастер хороший. Скоро еще богаче станет. Да и на тебе, ишь, золотой пояс…
И Серик, будто в прорубь вниз головой, бухнул:
— Я чести добивался, чтобы просить у тебя Анастасию!
Купец медленно протянул руку, наполнил кубки, взял свой. Серик сидел не двигаясь. Реут кивнул:
— Да ты пей, пей… Доброе вино… — и, подавая пример, опрокинул свой кубок.
Серик машинально выпил, поставил кубок на стол. Поднял голову. Купец смотрел на него остро, испытующе, наконец, медленно выговори:
— Как я уже говорил, вы с Батутой достойные люди, и своими руками можете богатство добыть. А породниться с достойными людьми — нет урону купеческой чести. Только вот я в толк не возьму, почему ты сам пришел просить Анастасию? Почему старший в роду не пришел, Батута?
Серик тихо вымолвил:
— Батута не старший, мать старшая… А она ни за что не позволит мне раньше Батуты жениться… А Батуте она уже которое лето невесту найти не может, все привередничает…
Купец долго раздумывал, уставясь в стол, наконец, медленно заговорил:
— Оно, конечно, не гоже купцу отдавать дочь за такую буйную головушку… Вот если бы ты в купцы вышел…
Серик изумился:
— Дак я бы вышел, только с чего начать — не знаю… Да и капиталу не хватит, хоть и лежат у меня в сундуке три кошеля золота…
— Ну-у… Три кошеля золота… Я знаю людей, которые с кошеля серебра начинали, теперь караваны лодий в Сурож гоняют… А ты сослужи мне службу и махом в купцы выбьешься!
— К-какую службу?..
— Трудную и опасную, не скрою…
— Говори! Что угодно!.. — Серик перегнулся через стол, жадно глядя купцу в глаза.
— Не время еще! — строго выговорил купец. — Придет время — узнаешь, — он улыбнулся, доброй, открытой улыбкой, и добавил совсем другим тоном: — Люб ты мне, Серик. Я б тебе и так Анастасию отдал… Да никак не могу с мнением других купцов не считаться. У меня ж еще две на выданье. А так, выбьешься в купцы, никто и не вякнет. Если на все готов, приходи после ледохода…
Поняв, что пока разговор окончен, Серик поднялся, поклонился и вышел вон, не столько обнадеженный, сколько обескураженный. Выйдя на улицу, он медленно побрел в сторону княжьего подворья. Воины уже тянулись туда. Серик подметил, что многие были одеты не менее богато, чем он, и все — без мечей. Пришлось и ему завернуть на свое подворье, чтобы оставить меч. По опыту он знал, попадешь на язык таким, как Щербак с Ратаем — засмеют. Когда он добрался, наконец, до княжьего подворья, отроки уже рассаживали воинов по старшинству. Он попал чуть ли не в голову стола, за которым сидела его сотня. Ратники встретили Серика одобрительным гулом, как водится, отпустили несколько незлобивых шуток. И хоть Гнездила должен был пировать со старшей дружиной, он сидел со своей сотней. Добродушно что-то отпустил в сторону Серика, ближние засмеялись, Серик за гулом голосов не расслышал. Он оказался как раз между Щербаком и Ратаем, как в строю.
Наконец отроки прекратили беготню, и князь поднялся с чашей в руке. Серик только расслышал: — "Дружина моя!.." То, что говорил князь дальше, он не расслышал. Ратай со Щербаком тоже не расслышали, но их это не обескуражило. Ратай пробормотал, когда князь закончил и припал к чаше:
— Как водится, первую чашу за дружину…
Князь выпил, поставил чашу на стол. Кое-где с грохотом опрокидывая лавки, дружина поднялась на ноги, и в две тысячи глоток проорала:
— За князя Романа!
И дальше пир уже пошел в разнобой. Сотня Серика то и дело опрокидывала чаши за сотника Гнездилу. Аж три чаши выпили за здравие Серика. Желали, чтобы он так и остался стрельцом в их сотне. Некоторое время Серик, и правда, раздумывал: а не пойти ли в княжью дружину? Ему было хорошо сидеть в длинном ряду, ощущая воинское братство, и локти Ратая со Щербаком, как в битве. Но мысль быстро побила другая: не будет Реут ждать двадцать лет, пока князь ему пожалует боярство. От этого он впал в дикую тоску, и осушил две чаши вне очередности, забыв закусить, и вскоре уже перестал понимать окружающее. На миг пришло просветление, когда кувыркнулся под стол, и тут же все затянула колеблющаяся серебряная пелена.
Проснулся он утром с тяжелой головой у себя дома на лавке. По горнице прохаживался Батута в своем фартуке и прожженной в нескольких местах рубахе из пестряди. Зимами он всегда надевал такие рубахи, чтобы не застудиться на сквозняках, гуляющих по кузне. Посмеиваясь, он говорил:
— Эка, удумал, с кем тягаться, по части пития браги и медов… Они ж вот только под утро утихли, а тебя в самом начале привезли отроки на санях. Сказали, сотник Гнездила приказал увезти домой…
Серик сдавил ладонями голову, покачал из стороны в сторону; в ней будто качнулся кузнечный молот, поставленный на рукоятку, и забухал по вискам. Серик кое-как поднялся на ноги, шатнулся и неверными шагами побрел на двор. Во дворе, добредя босиком по снегу до колодца, скинул рубаху, достал бадью воды и жадно припал к ней воспаленными губами — выхлебал, чуть ли не половину, остальное вылил на себя, встряхнулся, и тут почувствовал себя заново родившимся. Идущий через двор в кузню Батута, посмеиваясь, сказал:
— Очухался? Иди, пируй дальше… Заслужил…
Одеваясь в горнице, Серик раздумывал: позавтракать, или не стоит? Когда со двора донеслись звуки ударов в калитку. Спустившись с крыльца, он отодвинул засов; возле калитки стояли Шарап со Звягой, Горчак, и Щербак с Ратаем. Все улыбались, свеженькие и умытые, будто и не пировали пол ночи.
Ратай проговорил:
— Так уж повелось, что князь второй день пирует только со своей старшей дружиной, а простые разбредаются по корчмам… Так что, пошли, мы, как и обещали, два жбана франкского вина ставим…
Серика непроизвольно перекосило. Шарап рассмеялся, сказал:
— Да ты не перекашивайся! Франкское вино не только, будто чекан по голове бьет, но и здорово правит голову, когда медов с брагой перепьешь…
Серик вернулся в сени за кафтаном, друзья остались во дворе, громко вышучивая Батуту, который пытался их урезонить, за то, что они втянули Серика в свои рискованные дела. Серик лишь услышал, как Звяга, смеясь, выговорил:
— Это мы его втянули?! Да он сам кого хошь, во что угодно втянет!..
Поскольку друзья были без мечей, то и Серик оставил свой дома, лишь сунул за голенище недлинный засапожник, меньше локтя длинной. Они пришли в корчму у Боричевых ворот; она была просторной, чистой и тут часто бывали люди знатные. Когда расселись за столом, Ратай рявкнул:
