Александр Бачило - Красный Гигант
– А хрен его знает, Яков Филимоныч! Тут много таких! Какой-то штаб-ротмистр нас на бабу променял!
За спиной Прокопенко произошло шевеление, и к нему присоединились еще несколько красноармейцев.
Яшка, подсмыкнув обкусанные галифе, строго направился к ним.
– Это как же понимать, товарищи бойцы?! - раскатился его гневный голос, ударяя в высокие берега. - Вы на кого наступаете? На своего же боевого командира наступаете! С бандитами снюхались? Людей по баракам режете? Последние трудовые горшки отымаете!
– Зря ты так, Яков Филимоныч, - насупился Прокопенко. - Не резали мы никого. Нас только что из лагеря пригнали.
– Ишь ты, как ловко устроился! - Косенков хлопнул себя по ляжкам. - Пригнали его! Ты командир отделения или скотина подъяремная? Человеческое разумение у тебя должно быть аль нет?
Он отодвинул понурившегося Прокопенко, прошел между красноармейцами и, уперев руки в бока, остановился перед строем противника.
– Я ведь ко всем обращаюсь, господа хорошие! Привыкли чужим умом жить? За генералами на чужбину полетели, а они вас - в каторгу! Теперь что же, муравьями прикрываетесь? Новых хозяев нашли? А эти самые муравьи… вот прапорщик не даст соврать, - он ткнул большим пальцем через плечо, - только что пустили в расход без малого сотню душ вашего же брата-каторжника. И с вами то же будет! Толпа загомонила.
– Как это так - в расход? За что?
– А ты не врешь, комиссар?
– Я вру?! - прогремел Косенков. - А ты вон у Блошки спроси, где его брательник единоутробный! - он повернулся к своим. - Где Иван да Семен, да Василий с Николаем? Боевые наши дружки, с которыми вместе не одного жука добыли, муравьиного льва за гриву дергали, последним куском делились! - Яшка голодно сглотнул. - Где они, я вас спрашиваю! Лежат верные наши товарищи на сырой земле, далеко разбросав руки да ноги, а кто и головы…
Яшка скорбно понурился, одним глазом из-под нахмуренной брови следя за настроением масс.
– Это верно, - вздохнул кто-то. - Сами как тли живем, а за чужие яйца воюем…
– Хлеба с двадцатого года не видали!
– Думаешь, нам легче? - откликнулся Кулипаныч. - Эвона я последнюю рубаху на охоте изорвал! Кто мне новую выдаст?
– Что рубаха? - подхватили в рядах противника. - Табачку бы хоть на затяжку! Мху, и того покурить не дают, все огня боятся!
– Табачку бы, табачку! - сладким стоном пронеслось по обеим армиям.
Яшка поднял голову.
– Знаю, кончится народное терпение! - голос его возвысился, покрывая общий ропот. - А ну, ребята, вали все сюда, на митинг! Резолюцию принимать будем! Долой войну! Братайся!
Противостоящие цепи дрогнули, рассыпаясь. Каторжники с обеих сторон потянулись к Яшке, бросая оружие и смешивая ряды.
– За что я вас, большевиков, ценю, - сказал, подходя, Шабалин, - так это за ораторский талант. Вроде наврал с три короба, а пронял до самых печенок, будто отец родной!
– Классовое учение всесильно, - назидательно сказал Косенков, - потому что оно верно.
– Немедленно прекратить наступление! - кричал полковник Лернер, перегнувшись через стол и комкая побелевшими пальцами некстати подвернувшиеся под руку наряды на крупу. - Вы слышите, штабс-капитан? Немедленно!
На высоком табурете перед ним, робко поджав рахитичные лапки, застыл большеголовый муравей с необычайно длинными, широко расставленными усиками. Фасеточные глаза муравья безучастно смотрели в разные стороны, многократно отражая стены, пол и потолок - все, что угодно, только не разгневанное лицо полковника. Возле муравья суетился поручик Яблонский, непрерывно поливая его голову охлаждающей жидкостью. Глаза поручика разительно напоминали муравьиные, в них блуждало то же безучастное выражение.
– Александр Тимофеевич, голубчик, - продолжал полковник, выкрикивая слова в самое муравьиное рыльце. - Постарайтесь убедить ваше правительство, что инцидент исчерпан! Как поняли меня? Прием!
Муравей шевельнул усиками. Меж ними проскочила длинная искра, в воздухе запахло озоном.
– Рад бы, господин полковник, да не могу! - утробно прогудел муравей голосом штабс-капитана Пригожина. - Меня никто не слушает. Ее Величество получила от кого-то в подарок полфлакона французских духов и высочайше соизволила послать государственные дела… - в чреве муравья что-то неразборчиво хрипнуло. Он в сомнении поискрил усиками и раздвинул лакированные жвальца, изъявляя готовность к приему новой информации.
– Черт с ней, с царицей! - Лернер грохнул кулаком по столу так, что испуганная чернильница сделала лужу. - Действуйте собственной властью! Верните штрафные батальоны в бараки! Прием!
– Поздно! - глухо отозвался из муравьиного чрева штабс-капитан Пригожий. - Большевики взбунтовали каторжников! На фронте братание!
– Как - братание?! А стража?
– Стражу перебили! Бандой командует прапорщик Шабалин! При нем - красный комиссар!
– Та-ак… - Лернер ошеломленно вытер разом вспотевшие руки о карту боевых действий. На полях будущих сражений длинными полосами пролегли несуществующие бастионы и контрэскарпы. - Поздравляю… Докатились и до революции…
– Они перешли в наступление! - жалобно прогнусавил муравей. - Прием!
– Прекратите панику! - рявкнул полковник. Слюна его зашипела на раскаленной голове живого передатчика. Яблонский поспешно сбрызнул обоих охлаждающей жидкостью. - Неужели вас пугает наступление горстки бунтовщиков?! Истребить всех до единого! Как поняли? Прием!
Лернер вдруг отразился в ячеистых глазах связиста, взглянувшего на него с непередаваемым ехидством.
– Так они не на меня наступают, - выдал муравей голосом Пригожина.- А на вас…
– Ананас… - прошевелил белыми губами Лернер, тяжело опускаясь в кресло.
– Слава Богу, у вас есть патроны! - с воодушевлением продолжал штабс-капитан. - Вы им покажете!
– Патроны?! - истерически взвизгнул полковник. - Какие патроны?!
Трясущейся рукой он схватил чернильницу и что есть силы запустил в голову муравья. К несчастью, перегревшийся передатчик в этот самый момент сухо щелкнул и, выпуская струйки дыма из дыхалец, завалился набок. Летящую чернильницу принял на грудь поручик Яблонский.
– Да, - задумчиво сказал он, обтекая фиолетовыми струйками. - С патронами вышел форменный пердимонокль…
Отряд Шабалина и Косенкова расположился на привал в неглубокой низинке, поросшей более сочной травой, чем остальная степь. Здесь можно было поискать воды и накопать червей на ужин. Каторжники разбрелись окрест, ковыряя землю наконечниками копий. Пластун Тимоха, отошедший дальше других, забеспокоился первым. Отложив пруток с нанизанными на него жирными комариными личинками, он завертел головой, ловя чутьистым носом мимолетные запахи. Пахло взрытой землей, едой, потом, пыльцой отцветающего чайного куста, но откуда-то совсем издалека нет-нет да и потягивало неприятно знакомой кислинкой. Тимоха резво взбежал на пригорок и, приставив костлявую ладонь козырьком ко лбу, цепко вперился в горизонт синими пуговками глаз.
