Юрий Самусь - Полынный мед (главы из романа)
Впрочем, и бледнеть-то ей было больше некуда. И без того у нее физия, что подвенечное платье у невесты.
— Ты кто? — наконец оклемавшись, спрашиваю.
А старуха молчит, лишь медленно так, цыплячьими шажками к нам подкрадывается. И чувствую я, не к добру это, ох, не к добру! Но пока не психую особо. Мало ли, может, то агрофенина сестра-близняшка приехала да, приняв нас за воров, хочет в дверь прошмыгнуть от греха подальше. Только почему это у сестренки глазки горят, а ноздри… ноздри-то, как крылья трепещут.
— Г-г-гога, — бормочу я, — Кажись, это она.
— Кто? — пялится на меня напарник.
— Аг-аг-агрофена.
— Та она ж того… Помэрла.
— Да воскресла! — как заорет Агрофена, аж стены ходуном заходили.
— Мать моя жэнщина! — визжит Гога, приноравливаясь, как бы обратно в окошко сигануть.
А на меня столбняк напал. Представляешь, натурально стою, и шевельнуться не могу.
А бабулька тем временем как пасть разинет, а из нее клычища саблезубый тигр позавидовал бы.
— Беги! — кричу Гоге. — Упырь она! Вампирша!
Гоги — раз, и не стало. А я все стою, дурак дураком.
Старуха уж совсем рядом, слюни текут из ее пасти, на пол капают с дробным звуком.
Еще шаг, еще. Уж тянется она к моей шее, уж клыками хватает за кожу и тут, как гром с небес:
— Стоп! Снято. Переходим к следующей сцене.
И полыхнуло юпитерами, засуетились вокруг люди, завизжал сервомоторами съемочный кран.
— И не забудьте заплатить статистам, — вновь послышался тот же голос. — Отлично сыграно. Натурально…
С Гогой, разумеется, гонораром я не поделился. Я ж свою шею подставлял, не он.
Впрочем, его я нашел лишь через час. Он забился в собачью конуру и ни за что не хотел вылезать. От клада тоже категорически отказывался. Посему, пришлось выложить свой последний козырь:
— Есть, между прочим, способ черта вызвать из ада прямо сюда. Нам даже ходить никуда не надо.
— А почэму ты до сых пор молчал? — поразился Гога.
— Ну, это для нас не совсем безболезненно может пройти.
— Для обэих? — тут же спросил Гога.
— Да, нет, — вздохнул я, понимая, к чему он клонит.
Но я был согласен и на это, лишь бы разбогатеть, а врачи у нас хорошие.
— И что дэлать нужно? — заинтересованно сказал Гога, выбираясь из собачьей будки.
— Ничего особенного. Я черта призову, а ты его хватай.
— Нэт. Давай так: ты чёрта прызовы, ты его и х-хватай.
— У меня не получится, — отвечаю я ему. — Не до того мне будет.
— Ну, хорошо. Попытка нэ пытка. Только это в послэдный раз. Нэ получится — большэ нэ просы, памагат нэ буду.
Я вздохнул и сказал:
— Черт, помоги, не видишь, туфлю не могу снять?
— Какой туфля? — начал было Гога, как вдруг и в самом деле прямо из воздуха материализовалась рогатая образина и давай с меня туфлю тащить.
И больно ведь тащит, вместе с кожей. Я ору благим матом, а Гога стоит и глазами клипает.
— Да убери его от меня! — ору. — Он же мне ногу вместе с туфлей снимет.
А черт оглянулся, видит на него Гога в растопырку идет, ну и сиганул в кусты. Мы — за ним. А он к твоему дому.
Гога кричит:
— Дэржи!
Я бегу впереди него и бормочу в ответ:
— Да не ори ты! Думаешь, я знаю, как его поймать? К тому же боязно что-то. Что если он сам на нас навалится?
— Нэ знаю, — говорит мне Гога, — говорил: нэ знаю! Гэрой! Куда лэзэшь? В кустах смотри, ныкуда он нэ дэнэтся!
— Сам герой, — отвечаю ему я. — У бабки Агрофены, небось, в штаны наклал.
— Сам ты наклал. Джыгита старой бабкой нэ испугаешь, тэм болээ мёртвой.
— Ага, я видел, как ты через окошко сиганул. Пуля так быстро не летает.
— Ну тэбя, плохой ты, Шубин, чэловэк. Сам чёрта лови. Знать тэбя нэ хочу.
И он ушел. Хотел было я его догнать, да слышу — там сирена завыла, потом материться кто-то стал. Опять, наверное, менты Гогу повязали. А мне что-то с ними ручкаться не охота. Посидел на скамейке, покурил, хотел было домой идти да тут вспомнил, что у тебя окошко горело…
В установившейся тишине негромко постукивали часы. Где-то взвыла собака, потом принялась лаять нудно и размеряно. Летучая мышь проскользнула на границе света, отбрасываемого лампой на балкон.
— Слушай, — поинтересовался Алексей, — а зачем тебе деньги?
— Да ты что? — вытаращился на него Витька. — Деньги! Деньги — это сегодня все! — и он неопределенно пошевелил растопыренными пальцами.
— Ну хорошо, — не успокаивался Никулин, — отдашь ментам причитающееся…
— Ментам?! — прервал его Шубин. — Хрен им! Деньги будут — они ко мне на пушечный выстрел не подойдут. Разве что, сам поманю. Вот ведь гады! Утюжат меня, я им, понимаешь, ору, что нынче не старые времена, а они, сволочи, ржут. Демократия, мол, многогранна, а все новое — это всего-навсего хорошо позабытое старое. П-падлы!
— Ну а деньги-то? — напомнил Алексей.
— Деньги, — в глазах у Витьки засветилось нечто в равной степени похожее и на мечту и на идиотизм. — Квартиру куплю в центре, обставлю… Тачкой приличной обзаведусь… Махну на Канары…
— Куда? — не расслышал Алексей.
— На Канары… Там где-то, на Западе, — неопределенно махнул рукой Шубин. — У меня недавно приятель оттуда вернулся. Собрались втроем с женами и рванули. Сняли там комнатенку, погуляли… Эх!
— Что, так все вшестером в одной комнате и жили? — удивился Алексей.
— Почему вшестером? Вдесятером. Они и детей с собой брали, — пояснил Витька.
— Что ж это за отдых?
— Ничего ты не понимаешь, — Шубин снисходительно посмотрел на хозяина. — Отдых? Придумаешь тоже. Это — престиж! Покажешь загар, пару заморских безделушек, ввернешь заграничное словечко — любая телка поплывет. А если еще приоденешься по моде! Живи — не хочу. Слава богу, времена пришли правильные. Быдлу — быдлово, а тем, кто умеет вертеться — все по первому сорту. Помнишь, в школе нас заставляли петь дурацкую песню про кретинов, которые едут за туманом? — неожиданно спросил он.
— Не помню, — буркнул Алексей.
Скучно ему стало, как всегда после разговора с Шубиным.
— А я помню. Для меня, если хочешь знать, туман — зеленого цвета.
— Почему, зеленого? — вяло осведомился Никулин.
— Потому что доллар зеленый, — хохотнул Витька. — Ничего, я своего не упущу! С чертом, не дай бог, сорвется, чем-нибудь другим займусь.
— Многоженством, например, — посоветовал Алексей.
— Почему многоженством? — поперхнулся Шубин.
— Перспективно, — пояснил Никулин. — Еще Остап Бендер, помнится, так считал.
— Думал об этом, — серьезно отозвался гость. — Хотя бабы и без штампа в паспорте перебьются. Главное, чтоб дуру с деньгами найти.
