Абрахам Меррит - Живой металл
Мы подошли, остановились на пороге, и осторожно выглянули.
Мы хорошо сделали, что не перешагнули порога. Перед нами была бездна — бездна в самом теле города. Коридор открывался в эту бездну, как окно. Мы высунулись и видели ничем не прерываемую стену и над нами и под нами. Противоположная стена была от нас на расстоянии четверти мили. Над этим колодцем было туманное небо, а не больше, чем в тысяче футах наверху, на фоне неба чернел край огромной бездны.
Под нами на различных уровнях рать перекидывалась через бездну паутиной дугообразных арок и прямых мостов. Мы знали, что все эти странные сооружения были гигантских размеров, но расстояние уменьшило их до узких тропинок. Через эти мосты торопливо двигались целые толпы, от них исходили молнии, сверкания, призматические лучи. Одни золотого, плутонического пурпура, другие стрелы — цветного света, исходившие от развернутых кубов, шаров и пирамид, пересекавших мосты.
А когда они проходили, мосты поднимались, свертывались и исчезали в отверстиях, которые закрывали за ними. На их пути вытягивались новые мосты, так что над бездной все время висела эта странная паутина линий.
Мы медленно повернулись и пошли назад. Мы прошли так ярдов сто, пока не остановились у отверстия в стене рядом с нами. Я был совершенно уверен, что этого коридора не было раньше.
Мы заглянули в него. Коридор был узкий и вел вниз. Мгновение мы задержались, оба испытывая одно и то же неприятное чувство жути. Но какой же у нас был, в конце концов, выбор среди окружавших нас со всех сторон опасностей? Там не могло быть больше опасностей, чем здесь.
Оба пути были… живые. Оба подчинялись воле, над которой мы не были властны. Коридор этот тоже вел вниз. Наклон его был меньше, и он поэтому не так быстро спускался к тому уровню, на котором находились выходы в долину. Вернуться назад значило для нас попасть опять в кузницу, оттуда к Конусам, а, значит, и к верной гибели.
Мы вступили на открывшийся путь. Он некоторое время шел прямо, потом заворачивал и слегка поднимался вверх. Мы прошли небольшое расстояние, когда в коридор вдруг ворвалось мягкое сияние, полное жемчужных отблесков и розовых теней.
Точно открылась дверь в какой-то сияющий мир. Вместе со светом ворвалась и музыка, если можно назвать музыкой могучую гармонию, звучные аккорды, кристальные темы, связные четки нот, которые были точно спиральные извивы звуков крошечных золотых звездных колокольчиков.
Мы двигались к источнику света и звука и не могли бы ни остановиться, ни отступить, если бы даже и захотели. Сияние притягивало нас к себе, как солнце водяную каплю, и нежная музыка невыразимо очаровывала нас. Мы подходили все ближе… к узкой нише, из которой лились и свет, и звуки. Мы вошли в нее… и не пошли дальше.
Мы заглянули в обширное сводчатое помещение, огромный храм света. Высоко плясали и светили мягкие шары, похожие на нежные солнца. Это была не бледная позолота холодных лучей. Они пылали радостно, точно вино из рубинов, которое джинны Эль-Шираза выжимают из зачарованных лоз. Розово-белые шары, опаловые шары, шары зеленые, как шепчущие весенние бутоны. Шары великолепного багрянца, солнца, от которых исходили певучие лучи розы, обрученной с жемчугом, шары сапфира и топаза. Шары, рожденные прохладными девственными зорями и великолепными закатами.
Они плясали, эти бесчисленные ореолы. Они раскачивались нитями, образующими яркие коралловые рисунки…
И в пляске этой они ласкали и заливали своими веселыми лучами мириады металлического народа. Под этими лучами сверкали многоцветные огни дисков, звезд и крестообразных предметов и плясали в том же ликующем ритме.
Мы увидели источник музыки — огромное нечто, состоящее из блестящих хрустальных трубок, похожее на гигантский орган. Из окружавшего его сияния собирались огромные языки пламени, лизали хрустальные трубки и поглощались ими.
И когда трубки выпивали их, языки пламени превращались в звуки. Ревущий зимний ветер, шум водопада и потока — это было изумрудное пламя. Трубные звуки желания были пурпурным пламенем. Переливы бриллианта таяли в серебристые симфонии, подобно окутанным туманами плеядам, претворенным в мелодии.
Под эти, подобные хамелеонам, мелодии плясали странные солнца.
Теперь я понял тайну этого покоя.
В каждой трепещущей розе радужного огня, которая была сердцем диска, во всех пурпурных лепестках звезды прятался крошечный диск, крошечная звезда.
Невероятное цветение хрусталя и металла под колыбельные песни-симфонии пламени.
Это был покой, где рождалась Рать!
Лоно Города!
Стены ниши, в которой мы находились, засверкали, глаза-точки угрожающе уставились на нас, как часовые, заснувшие было на своем посту. Ниша закрылась, и с такой быстротой, что мы едва успели выскочить в коридор.
Коридор тоже проснулся, был угрожающе живой. В точках уже не было игривого лукавства. Они смотрели пронзительно, сила исходящая от них, подхватила нас и бросила вперед. Далеко впереди показался четырехугольник света. Он быстро рос. В нем, как в рамке, виден был аметистовый свет огромного кольца, огибавшего скалы.
Я оглянулся. Коридор за нами смыкался.
Теперь отверстие было так близко, что через него мы могли видеть обширную панораму долины. Стены за нашей спиной коснулись нас и толкнули вперед. Мы в отчаянии прижимались к ним. Но с таким же успехом могли бы пытаться мухи сдержать движущуюся гору.
Нас неуклонно толкало вперед. Вот мы уже на выступе в какой-нибудь фут шириной…
Дрожа, задыхаясь от страха, мы видим, как отвесно спускается вниз стена Города. Ее гладкая блестящая поверхность тянется на тысячи футов ко дну долины. И никакие милостивые туманы не скрывали от нас то, что нас ожидало. В это короткое мгновение все подробности Бездны вырисовывались перед нами с невероятной четкостью.
Выступ таял под нашими ногами. Мы нырнули вниз, ухватившись друг за друга. Далеко внизу нас ждала смерть!
Глава XXVIII
Правда ли это, что Время внутри нас самих, как и Пространство, — его двойник, — это только иллюзия, созданная человеческим мозгом? Бывают часы, которые летят на крыльях птицы, есть секунды, которые тащутся, точно обутые в свинцовые сапоги.
Правда ли, что когда мы лицом к лицу со смертью, сознание находит в своей воле к жизни силу победить иллюзию — продлить Время? Что, отшатываясь от угасания, в попытке удлинить наше существование, мы в одно короткое мгновение будим к жизни целые прошедшие года; года, которые еще должны были наступить. Как иначе объяснить кажущуюся медленность, с которой мы падали, кажущуюся неторопливость, с которой стена проплывала мимо нас.
