Андрей Дмитрук - Следы на траве
В одних трусах он подбежал к окну, распахнул скрипучие створки... Над крышами домов полыхало гнойное зарево, и кто-то надсадно трубил в тысячу глоток.
Он снова вспомнил про оранжево-голубых. И почти сразу, неведомо откуда, явилась уверенность: сегодня Пауль встретит ее. Очень скоро, до конца ночи. Быть может, обновленные железы дарят еще и способность видеть будущее?.. Недолго думая, проповедник бросился одеваться.
Выбегая из дома, Ляхович едва не налетел на Толстого Ялмара. В одной майке и тренировочных штанах, нещадно скребя грудь, толстяк стоял на тротуаре, и промозглая темень не страшила его.
- Что, и у тебя скипидар в заднице? - фыркнул хозяин, презрительно оглядев Пауля. - Поскакать охота с этими козлами?
- У меня дело, - сдержанно ответил механик.
- Хм, дело... - Ялмар оголил ржавые зубищи, похожие на булыжники. Вот при Руфе Вотане вы бы поорали да походили с флагами! Он бы вас живо пристроил куда следует и по лопате в руки. Ах, нет в стране хозяина, матери вашей...
Не дослушав брани Ялмара, Пауль свернул в боковую улицу.
Он почти бежал, пока не достиг широкого проспекта вблизи набережной аллеи Всех Святых. Асфальт ощутимо вздрагивал. Масса людей маршировала с факелами по аллее.
Перейдя тротуар, Ляхович замялся у края грохочущего факельцуга. Жутковато было нырять туда. Но чутье звало неудержимо - к ней, к Сильвии... И он шагнул вперед.
- А ну-ка, малыш...
Его придержал пикет, решительные молодые люди с запахом синтепортвейна. Паулю сунули в руки факел, а к лацкану прикололи большой, аляповатый круглый знак: оскаленная рогатая голова с земным полушарием в глазу, с воткнутым в пасть клинком, имеющим вместо рукояти распятие.
Жгучий стыд пронизал агитатора. Какое оскорбление для горячо любимой им Земли! Но делать нечего. Проповедникам древности и не такое доводилось терпеть.
Марш, марш, марш!.. Человека, включившегося в шествие, сразу вынуждали шагать в ногу. Десятки тысяч подошв дружно опускались на мостовую... Архангелиты шли к подножию Запретной горы.
Несмотря на предрассветный час, шла служба в небольшой церкви Сорока мучеников; сквозь высокие стрельчатые окна лилось нестройное пение. Возле храма шествие вобрало в себя буйно вопящую ватагу каких-то уж вовсе ошалелых парней в белых балахонах, испещренных алыми пятнами - под кровь.
Хмурый, будто отравленный гарью небесный свет усиливался, наполнял улицы, делая все более бледным пламя. Факел Пауля догорел, он бросил обугленную палку. Большинство поступало так же. Вместо факелов поднимались двухцветные флаги. Путь пошел наверх, все круче в гору. Среди бараков, мусорных куч и пустырей начиналось шоссе, ведущее к охраняемой вершине. Над краем склона, на зеленом фосфорическом фоне неба вставали за гладкой стеной уступы гвардейских казарм.
На кой ляд рвутся сюда почтенные граждане Нового Асгарда, что здесь рассчитывают найти, чего добиться?.. К Дому Семьи их, конечно, не пустят. Не хлестнут ли навстречу из амбразур свинцовые струи?.. Пока что Пауля все сильнее донимал холод: несмотря на тепло множества тел, стискивающих его со всех сторон, он окоченел до самых потрохов: особенно задубели ноги. В гору, в гору, все выше и выше...
Ну вот - наконец остановка! Через головы видны Паулю громадные, в три человеческих роста, отливающие синевой створки ворот. Они закрыты.
Сквозь толпу, гудя, проталкивается грузовик. Встал. Несколько человек взбираются на кузов, среди них - кроваво-пятнистые балахоны. Вперед выходит женщина с радиорупором...
Остолбенев на мгновение, Пауль затем изо всех сил рванулся вперед - и тут же, приняв порцию кулачных тычков и брани, завяз в людском месиве.
Наглухо упакованная в черный лаковый кожзаменитель, с грудью, сплошь завешанной блестящими архангелитскими побрякушками, стояла над толпой Сильвия.
Честно говоря, Ляхович не ожидал от своей случайной подружки по номеру в "Попугайчиках" столь гладкой и связной речи. Шире дорогу праведному народному гневу... отпор духовному порабощению... достойные отцы-патриархи, ведите нас на бой... закрыть страну щитом веры от зловонного дыхания дьявола... разгромить гнездо соблазна, посольство Зла (да, так они называют Землю!)...
От внезапно нахлынувшей злости Пауль забыл обо всем, кроме содержания речи. Теперь ясно, как белый день: одураченные массы готовы обрушиться на проповедников, на земное представительство: привести к тому, чтобы государство Вальхалла разорвало всякие отношения с Кругами Обитания, скапсулировало, стало "обществом в себе"; чтобы утратило смысл само существование Вольной Деревни... И все это - без видимого вмешательства верхушки клана, в порядке "волеизъявления народа"!
Окончив, Сильвия поворачивается прямо к воротам Запретной горы и взметывает руку над головой. Она ждет ответа достойных отцов. Но нет ответа, и надменно недвижимы стальные, снарядоустойчивые створки.
Ляхович невольно залюбовался напряженно-изящной позой девушки, выгибом стройного тела... И в эту секунду негромко, словно пробки открыли штопором, стукнули первые выстрелы. Пули были резиновые, но лупили изрядно. Подросток в желтой куртке с надписью на спине "Сигареты "Золотой бык", стоявший впереди, с воплем схватился за голову. На лбу его зияла глубокая ссадина. Старушонка в легком не по погоде плаще и голубой пилотке сестры-целительницы, закатив белки, осела под ноги заметавшимся людям...
О Боже! Ляховичу показалось, что он рехнулся от событий этой, уже почти растаявшей в утреннем свете ночи. Наискось вдоль склона, невысоко держась, с заполошным тарахтением мчался прямо на него древний, Бог весть из какого музея взятый биплан, высокая этажерка с ярко-зелеными пятнами на нижних плоскостях... Нет, не пятна это, а изображения листьев - дубовых, кленовых, каштановых! Серой нахохленной птицей сидел в переплетении распорок летчик с широкодулым пистолетом в руке. Оказавшись над грузовиком, он снизился и швырнул гранату. До того как ахнул взрыв и посыпались с грузовика сектантские главари, Пауль успел узнать пилота. В безрукавке из собачьего меха и кожаном шлеме с зеленой кокардой скалился с высоты интеллигентный истопник Кабрера.
Днище кузова заслонило Ляховича от осколков и взрывной волны, только в уши будто вогнали по плотной пробке... Сильвия! Он представил себе ее изорванной горячим металлом, искалеченной - и, не помня более ни о чем, выскочил наружу.
На дороге вокруг шевелились поверженные архангелиты. Сильвия полулежала, опираясь на левый локоть, чумазая, но с виду мало пострадавшая, только гнилая блестящая кожура разодралась где только можно. Прочие участники шествия разбегались по склонам, стремясь вниз, к городу. Несколько человек стреляли из пистолетов по биплану.
