Жюль Верн - Клодиус Бомбарнак (перевод Е. Брандиса, Н. Брандис)
— Еще раз благодарю вас, сударь. Поверьте, что не окажусь неблагодарным.
— Э, мой друг, я и так буду вознагражден… И даже с избытком!
— Каким же образом?
— Опишу в газете все ваше путешествие из Тифлиса в Пекин. Разумеется, когда вы будете вне опасности. Вообразите только, какое сенсационное заглавие: «Влюбленный в ящике! Зинка и Кинко!! Полторы тысячи лье по Центральной Азии в багажном вагоне!!!»
Молодой румын не мог сдержать улыбки.
— Только не нужно очень торопиться…
— Не бойтесь! Осторожность и скромность гарантированы — как в лучших брачных конторах.
Из предосторожности я подошел к двери вагона, чтобы удостовериться, что нам не грозит опасность, а затем разговор продолжился.
Разумеется, Кинко пожелал узнать, каким образом была раскрыта его тайна. Я рассказал, что обратил внимание на ящик во время переправы через Каспий, а потом услышал чье-то дыхание и подумал, что внутри находится какое-то животное. И тут Кинко развеселился. Румыну показалось очень забавным, что его приняли за хищного зверя. Это он-то хищник! Самое большее — верная собачонка. Но я тут же сообщил, что, когда он чихнул, это помогло мне возвести его на лестнице живых существ до ранга человека.
— А знаете, — сказал молодой человек, понижая голос, — что случилось в позапрошлую ночь? Вагон, как всегда, был заперт, я зажег лампу и только стал ужинать… как вдруг в стенку ящика кто-то постучал…
— Это был я, Кинко. Мы могли бы познакомиться в ту же ночь… Но поезд налетел на какого-то верблюда, имевшего неосторожность преградить нам путь, и резко затормозил. Началась суматоха, я едва успел выбежать на площадку…
— Так это были вы! — воскликнул Кинко. — Ну, теперь можно свободно вздохнуть!.. Если бы вы знали, какого страха я натерпелся!.. Решил, что меня выследили, узнали, что еду в ящике… И уже представлял себе, как за мной приходят, передают полицейским агентам, берут под арест, сажают в тюрьму в Мерве или Бухаре. Ведь русская полиция шутить не любит! И маленькая Зинка тщетно ждала бы в Пекине… и я никогда больше не увидел бы ее… если бы только не продолжил путешествие пешком… Но я на это решился бы, честное слово, сударь, решился бы!
Он говорил так страстно, что невозможно было усомниться в незаурядной энергии этого молодого румына.
— Очень сожалею, мой храбрый Кинко, что причинил вам столько огорчений. Но теперь вы успокоились, и смею думать, что, с тех пор как мы стали друзьями, ваши шансы на успех даже возросли.
Затем прошу Кинко показать мне, как он устроился в ящике.
Оказалось — очень просто и как нельзя лучше придумано. В глубине — сиденье, но не вдоль стенки, а под углом, так что легко можно вытянуть ноги. Под сиденьем — нечто вроде треугольного короба с крышкой, в котором кое-какие припасы и самые необходимые столовые принадлежности: складной ножик и металлическая кружка. На одном гвоздике — плащ и одеяло, на другом — маленькая лампочка, которой он пользуется по ночам.
Само собой разумеется, что выдвижная стенка позволяет узнику в любую минуту покинуть свою тесную тюрьму. Но если бы носильщики не посчитались с предостерегающими надписями и поставили ящик среди груды багажа, Кинко не смог бы отодвинуть створку и вынужден был бы просить помощи, не дожидаясь конца путешествия. Но у влюбленных, как видно, есть свой бог, и он, несомненно, покровительствует Зинке и Кинко. Румын рассказал мне, что он каждую ночь имеет возможность прогуливаться по вагону, а однажды отважился даже выйти на платформу.
— Это было в Бухаре… Я вас видел.
— Видели?
— Да, и подумал, что вы хотите убежать. Но я узнал вас только потому, что смотрел в дырки ящика, когда заходил в багажный вагон. Никому другому и в голову не могло прийти в чем-нибудь вас заподозрить. Но это очень опасно. Не повторяйте больше таких экспериментов. Предоставьте уж лучше мне позаботиться о том, чтобы вы были сыты. При первом удобном случае принесу вам какую-нибудь еду.
— Благодарю вас, господин Бомбарнак. Теперь могу не опасаться, что меня откроют… Разве только на китайской границе… или, скорее, в Кашгаре.
— А почему в Кашгаре?
— Говорят, таможенники там очень строго следят за грузами, идущими в Китай. Боюсь, как бы они не стали осматривать багаж…
— Действительно, Кинко, вам предстоит пережить несколько трудных часов.
— И если меня обнаружат…
— Я буду рядом и сделаю все возможное, чтобы с вами не случилось ничего плохого.
— Ах, господин Бомбарнак! — воскликнул Кинко. — Как мне отблагодарить вас за доброту?
— Очень легко, мой друг.
— Но как?
— Пригласите на вашу свадьбу.
— О, конечно, господин Бомбарнак, вы будете нашим первым гостем.
Мы обмениваемся последним рукопожатием, и, право, мне кажется, что у этого славного малого на глаза навернулись слезы. Он погасил лампу, задвинул створку, и, уходя, я еще раз услышал из ящика «спасибо» и «до свиданья».
Выйдя из багажного вагона и затворив дверь, убеждаюсь, что Попов продолжает еще спать. Несколько минут дышу свежим ночным воздухом, а затем возвращаюсь на свое место рядом с майором Нольтицем.
И прежде чем закрыть глаза, думаю о молодом румыне, благодаря которому мои путевые заметки должны показаться читателям еще более интересными.
ГЛАВА XIV
В 1870 году русские пытались основать в Ташкенте ярмарку, которая не уступала бы Нижегородской. Попытка не удалась, потому что была преждевременной. А двадцатью годами позже дело легко решилось благодаря Закаспийской железной дороге, соединившей Ташкент с Самаркандом.
Теперь туда стекаются толпами не только купцы со своими товарами, но и богомольцы-пилигримы. Можно себе представить, какой размах примет паломничество, когда правоверные мусульмане смогут отправляться в Мекку по железной дороге!
Надо признаться, что все туркестанские города во многом схожи. Повидав один из них, смело можешь сказать, что видел и другие, если не вдаваться в подробности.
Я не раз уже сообщал читателям, что после присоединения Средней Азии к России рядом со старыми городами выросли новые. Мы наблюдали это в Мерве, в Бухаре и в Самарканде. Ташкент не исключение.
В старом городе — те же извилистые улицы; невзрачные, глинобитные домики; довольно неприглядные базары, караван-сараи, сложенные из «самана», высушенного на солнце необожженного кирпича; несколько мечетей и школ.
Население приблизительно такое же, как и в, других туркестанских городах: узбеки, таджики, киргизы, ногайцы, евреи, незначительное число афганцев и индусов, конечно же, много русских, которые устроились здесь, как у себя дома.
