Паоло Бачигалупи - Заводная и другие (сборник)
– У нас теперь есть свои генхакеры.
– Хвала дальновидности его королевского величества Рамы XII.
– И Чаопрайе[42] Ги Бу Сену.
– Чаопрайе… – Он морщится. – Как вообще можно давать злодеям такие достойные титулы?
Канья пожимает плечами и решает не трогать больную тему.
Вскоре бодхи остается позади, и они сходят на берег у моста Синакарин. Запах от палаток с едой заставляет Джайди свернуть в узенький переулок-сой.
– Сомчай говорит, тут есть тележка, где делают хороший сом там[43]. Из здоровой папайи. – Он зовет Канью за собой.
– Я не голодная.
– И поэтому всегда мрачная.
– Джайди… – начинает девушка, но передумывает.
Он замечает на ее лице беспокойство.
– В чем дело? Давай уж, договаривай.
– Неспокойно мне из-за якорных площадок.
– Брось.
Впереди вдоль стены тесным рядком выстроились столы и тележки с едой. На выскобленных до чистоты столешницах аккуратно стоят плошки с нам пла прик[44].
– Видишь – Сомчай не соврал. – Джайди, отыскав нужную тележку, сначала внимательно рассматривает фрукты и специи, а потом заказывает на себя и на Канью, которая ждет рядом, мрачная, как туча.
– Потерять двести тысяч бат – это слишком даже для Аккарата, – замечает она, пока Джайди просит положить в сом там побольше чили.
Тот, глядя, как повариха перемешивает стружку зеленой папайи со специями, кивает:
– Конечно. Я понятия не имел, какие там деньги крутятся.
На такую сумму можно устроить целую лабораторию генного взлома или послать с инспекцией на фермы Тонбури, где выращивают тиляпию[45], пять сотен белых кителей… Джайди отбрасывает эти мысли. Двести тысяч всего за одну облаву. Поразительно.
Временами он думает, будто понимает, как устроен мир – по крайней мере до тех пор, пока не приподнимет крышку над новой для себя частью божественного города и не обнаружит кучу разбегающихся тараканов там, где совершенно не ожидал их увидеть. Сюрприз так сюрприз.
Джайди подходит к следующей тележке. На подносах лежат ростки редстаровского бамбука, свинина, густо пересыпанная перчиками чили, и прожаренные до хруста змееголовы в кляре – их только сегодня выловили в Чао-Прайе. Он заказывает еще еды (на двоих), сато, приседает за свободный столик и смотрит, как им подают блюда.
Рабочий день окончен, Джайди раскачивается на бамбуковой табуретке, чувствует в животе тепло от рисового пива и не может без улыбки глядеть на суровое выражение лица своей подчиненной.
Канья, как всегда, мрачна; даже хорошая еда не влияет на ее настроение.
– Кун Пиромпакди жаловался на вас в главном управлении. Сказал, дойдет до генерала Прачи – забудете, как улыбаться.
– Напугал. – Джайди отправляет в рот несколько перчиков.
– Якорные площадки – вроде как его территория. Он их крышует и собирает там взятки.
– Сначала ты боишься Торговли, теперь Пиромпакди. Да этот старик от вида собственной тени вздрагивает. Прежде чем есть, жену заставляет пробовать пищу – думает, как бы его не заразили пузырчатой ржой. Взбодрись. Улыбайся больше, смейся хоть иногда. Вот, выпей. – Он подливает лейтенанту еще сато. – Когда-то наш край называли страной улыбок. – Джайди изображает, как это было. – А ты сидишь тут с таким кислым видом, будто целый день лимоны ела.
– Видимо, сейчас меньше поводов для радости, чем тогда.
– Может, и так. – Он ставит стакан на занозистую столешницу и смотрит на него задумчиво. – Наверное, все мы натворили ужасных дел в прошлой жизни, раз теперь все так. Других объяснений не нахожу.
– Мне иногда является дух бабушки – бродит вокруг чеди рядом с нашим домом, – вздохнув, начинает Канья. – И говорит, что не станет перерождаться, пока мы тут порядок не наведем.
– Еще один пхи из эпохи Свертывания? Как она тебя нашла – разве вы обе родом не из Исаана[46]?
– Да вот нашла. И очень мной недовольна.
– Тут я ее понимаю.
Джайди тоже встречал призраков – то на улице, то на деревьях. Пхи теперь повсюду – столько, что не сосчитать. Он видел, как они бродят по кладбищам, льнут к изъеденным стволам бо и глядят на него сердито.
Медиумы, как один, говорят: пхи просто с ума сходят от злости, потому что не могут переродиться – их уже скопилась огромная толпа, как на вокзале Хуалампхонг[47] в выходной день в ожидании поезда на море, но ждут реинкарнации тщетно: ни один не заслужил страданий этого мира. А Аджан Сутхеп и другие монахи вроде него считают, что это все ерунда. Сутхеп продает амулеты, которые отгоняют пхи, и знает: люди видят всего лишь голодных духов, а те появились оттого, что кто-то умер не своей смертью, съев овощи, зараженные пузырчатой ржой. Любой может прийти с пожертвованием либо к нему в храм, либо в храм Эраван[48] и сделать подношение Браме – заплатить местным танцорам, чтобы те исполнили свой ритуал[49], и купить себе надежду на то, что призраки, успокоившись, продолжат свой путь к воплощению. На такой исход тоже можно рассчитывать.
Все равно призраков кругом много – спроси любого. Каждый – жертва «Агрогена», «ПурКалории» и им подобных.
– По поводу слов твоей бабушки – не принимай на свой счет. Однажды в полнолуние я видел, как пхи толпились и возле министерства природы – несколько десятков сразу, – говорит Джайди и продолжает с грустной улыбкой: – Вряд ли тут можно что-то исправить. Я как подумаю, среди чего растут Ниват и Сурат… – Он обрывает себя, не желая открываться Канье больше, чем хотел бы. – Да ладно, мы дали отличный бой. Еще бы взять за жабры какого-нибудь начальника «Агрогена» или «ПурКалории», придушить или дать ему распробовать, что такое пузырчатая ржа АГ134, – вот это было бы большое дело. После такого можно умирать спокойно.
– Вы, наверное, тоже не переродитесь. Вы слишком хороший для такой адской жизни.
– Ели повезет – воплощусь в Де-Мойне и подорву их генхакерские лаборатории.
– Хорошо бы так.
Что-то в голосе Каньи настораживает Джайди.
– Что тебя беспокоит? Почему такая грустная? Я вот уверен, что мы появимся в каком-нибудь прекрасном месте. Оба – и ты, и я. Только подумай, сколько добра мы сотворили за одну прошлую ночь. Когда мы подожгли груз, я подумал, что эти таможенники-хийя вот-вот обделаются.
– Похоже, они никогда не встречали белых кителей, которых нельзя подкупить, – зло бросает Канья и этим тут же убивает все его хорошее настроение. Неудивительно, что в министерстве ее никто не любит.
– Да, так и есть. Берут все. Жизнь изменилась. Самого плохого люди уже не помнят и не боятся, что могут стать такими же, как раньше.
