Михаил Зайцев - Провокация
Баранкин продолжал бег, продолжая сжимать и разжимать пальцы в перчатке. Однако все прочие молнии улетели мимо. Все, кроме первой и последней. На финише, в метре от цели, никто бы не промахнулся.
Последняя молния взорвалась искрами, попав в локоть бьющей руки Зубова. Берсерк встретил бегуна Вовку сокрушительным ударом, бил наотмашь, рубчиками перчатки, вскользь по челюсти.
Челюсть выдержала, не сломалась, но вихрастую голову так мотнуло, что не сдюжили шейные позвонки, хрустнули, и Вовка свалился мертвым, растянулся у ног человеко-зверя.
Федор Палыч закрыл глаза. Сердце его на миг замерло, чтобы, спустя мгновение, заколотиться в бешеном темпе, вколачивая обратно в оплывшие телеса волевой стержень. Федор Палыча передернуло, будто он не в кресле сидел, а на электрическом стуле. Оплывшие жиром мускулы напряглись, надпочечники качнули в жилы норадреналин, глаза широко распахнулись, и... Увидели страшное!
Ударом в висок берсерк добил Ларина, а в КПЗ вбежал Максимка Белов! Ну, разумеется! А то как же? Догадался Максим войти в меню «обзор» и, методом перебора опций вывести на монитор дежурного те же картинки, что наблюдал Федор Палыч. Не удовлетворил Белов праздное любопытство в момент селекторного контакта и проявил смекалку. И, разумеется, сорвался, покинул пост, побежал друзей спасать.
Дежурный по отделению, согласно уставу, надевает ремень с кобурой. В кобуре – огнестрельный пистолет, большой и тяжелый, как и положено. Стрелять пулями по мишеням полицейские обязаны раз в полгода. Обязанности они выполняют, однако, формально, упражняются в стрельбе без всякого рвения и особого успеха. Огнестрельное оружие – пережиток. Пистолет – такая же архаика, как сабли почетного караула. Разве почетные караульщики всерьез рассчитывают на сабли?
Максим выстрелил. Пуля высекла из стены бетонную крошку. Серая крошка посыпалась на разбитый висок Саньки Ларина, припорошила остекленевшие глаза трупа. Берсерк волчком повернулся на сто восемьдесят градусов, с рубчиков его перчатки сорвались мелкие бусинки крови убитого Саньки.
Максим как выстрелил, так и застыл в ступоре. Нижняя челюсть Белова вздрагивала, глаза увлажнились, дернулись плечи, затрепетала рука с пистолетом, закостенел палец на спусковом крючке.
Берсерк, крутанувшись волчком, весь подобрался, готовый к хищному прыжку, но не прыгнул. Как будто споткнулся о невидимую преграду. Его остановила слеза, скатившаяся по щеке Белова. Звериная морда нехотя перефазовалась в суровое человечье лицо.
– Брось пистолет, – ледяным голосом приказал берсерк. – Опасность я ощущаю, как тупую боль. Перестань мучить меня опасностью, плакса, и я тебя не трону.
– Ты... – слезы из глаз Максима полились ручьями. – Ты... ты мразь!.. Ты... ребят... ты... Саня... он... он...
– Он присвоил себе право унижать других, а это больно. Умеешь делать что-то лучше других – помогай, а не унижай. Своим – помогай, чужих – казни. Сестра Спасительница говорила – убивай, но не унижай. Он нарушил Ее заветы, он чужой для меня.
– Вовка! Вовка хотел помочь... другу... своему... нашему другу... А ты... ты – мразь... Ты специально подстроил... Тебе... тебе нравится убивать!.. Я... я тебя... – окостеневший палец надавил на тугую дугу спускового крючка.
Берсерк среагировал на движение пальца стрелка феноменально скоростным кувырком. Вперед и в сторону кувыркнулся, чисто зверь, лишенный страха, подчиняющийся лишь инстинкту целесообразности.
Пуля, взвизгнув, отрикошетила от стены. Берсерк подкатился под ноги рыдающему стрелку и воткнул локоть ему в промежность. Подскочил, вышиб из трепещущей руки пистолет, вцепился зубами в горло Максима, прекращая свои и его мучения.
Пухлая пятерня Федор Палыча дернула на себя ящик стола, выдвигая, выворотила, сорвала ящик с направляющих пазиков. Из перекошенного ящика Федор Палыч достал металлический ящичек. Брякнул ящичком о столешницу так, что он подпрыгнул, а она завибрировала. Короткие пальцы, проворно вращая колесики с цифрами, набрали шифр, и металлическая крышка открылась. Пальцы подцепила рукоять бластера. Оружие пискнуло, оповестило, что персональный чип владельца отозвался на сканирующий сигнал, и единственный на все отделение бластер начальника готов к использованию.
Поднимаясь на ноги, Федр Палыч опрокинул кресло. Выбираясь из-за стола, задел бедром столешницу, качнул тяжеленную мебель, но боли в бедре не почувствовал, как будто берсерк в состоянии транса. С бластером на изготовку начальник вышел в коридор, повернул налево, и тут его окликнули:
– Палыч!
Начальник оглянулся – по коридору шагал Аркаша Смирнов. Шагал на прямых ногах, не глядя, засовывал кисть в «боевую перчатку» и никак не мог ее туда всунуть, не получалось.
– Аркадий, стоять!!!
– Палыч... – крик начальника, словно плеть скотину, остановил Смирнова. – Палыч, я пилигрима привез – в дежурке пусто, я глянул на монитор, а там...
– Аркадий, молчать! Кругом, марш! Вон отсюда обратно в дежурку! Это приказ!
– Палыч, ты меня за кого держишь? Палыч, мы...
– Тише, коллеги! Тише. Мне больно вас слушать.
Аркадий перестал видеть серое, с незнакомыми глазами, лицо начальника. Федор Палыч повернулся лысым затылком к Смирнову. Через плечо начальника Аркадий увидел того, кто просил тишины, разглядел фигуру Зубова в конце коридора, у поворота к КПЗ.
– Тише, не шумите, господа коллеги. Не делайте мне больно, господа, – появившийся в коридорном отсеке Зубов брел не спеша, лениво снимая с левой кисти боевую перчатку. Правая «варежка» болталась, небрежно прилепленная к поясу. – Федор Павлович, выкиньте бластер, – сняв перчатку, Зубов тыльной стороной левой ладони вытер красные губы, остановился, сплюнул розовую слюну. – Одумайтесь, господин начальник.
– Саню Ларина ты не просил одуматься. Его ты не предупреждал, мазохист.
Только что Палыч говорил хоть и строгим, но знакомым голосом, а сейчас Аркадий и голоса его не узнал, как и выражения глаз чуть раньше.
– А я и не прошу, – усмехнулся берсерк. – Я и не предупреждаю. Я советую.
– Ты, выродок, Саньку спровоцировал, Вовку убил, Максима, отвел душу, и тебе достаточно? Двух... трех смертей тебе, маньяк, хватило? Насытился двойным.., тройным кайфом, да? Больше не хочешь? Наелся? Сытый, да? Да, я спрашиваю?!
– Федор Павлович, у меня обожжено веко. Утихомирить боль я смогу только, если...
Луч бластера прочертил в воздухе неоновую линию. Берсерк шарахнулся к стене с той же феноменальной стартовой скоростью, что погубила стрелка Максима, однако неоновая нить все же прошила ему плечо. Луч уперся в торец коридора, сжег штукатурку, оплавил кирпич, а берсерк с дымящимся надрезом плеча, оттолкнувшись от пола левым каблуком, впечатал в стену ребро правой подошвы. Соскабливая штукатурку подошвой, берсерк добавил толчковый импульс к прыжковому, взлетев, буквально, под потолок. Луч бластера погнался за ним, вычерчивая на потолке рваную линию. Двигаясь из дальнего конца коридора, приближаясь, неоновый луч едва-едва не догнал, не разорвал надвое человеко-зверя, но «едва» не считается.
