Юрий Петухов - Журнал «Приключения, Фантастика» 3 92
— Иду! — просто ответил Иван. И разжал руки.
Ничего с ним не произошло. Он спрыгнул вниз метра на четыре, точнее, сполз по шершавой стеночке, цепляясь за нее чем только можно, но не выпуская своего оружия.
— Ну, наконец-то! — обрадовалась Дана. И на миг припала к его плечу.
Ивану показалось, что она его чмокнула в щеку — прикосновение было нежным, мягким, неуловимым, может, ему это и впрямь показалось.
— Ты не ушиблась? — спросил он.
— Да нет, тут мягко.
Иван потрогал пол или днище, он не знал — что именно, и не мог этого определить в темноте. Но оно было на самом деле мягким, совсем как куча хлама на его то пропадающем, то появляющемся чердаке.
— Ну и куда дальше? — задал он вопрос самому себе вслух, не надеясь на помощь в таком деле русоволосой.
— Этот жирный говорил про какой-то ярус, где, мол, чистилище… чего-то в таком духе, — промямлила неопределенно Лана.
— Помню. Ярус-Чистилище, — подтвердил Иван. — Но где?!
В тот же миг мягкий пол стал опускаться, будто площадка лифта. Иван не видел ни черта, но он по стенам определил это, те вдруг поползли вверх, задевая шершавой поверхностью то за плечо, то за локоть… Опускались они недолго, минут двенадцать. Молчали. Лана прижалась к нему вплотную, не шевелилась. Иван чувствовал — ей страшно, но она не хочет этого выказать.
Его волновало совсем другое сейчас — как он будет выбираться назад! Как он найдет свои спрятанные вещи?! Ведь без скафандра и всего прочего ему и думать нечего о спасении! А тут все только запутывается да усложняется, поди разберись!
Наконец они застыли перед освещенной круглой дверью-люком. Дверь сама по себе с ужасающим скрежетом, будто ей не пользовались тысячу лет, уехала вбок. Но дойдя до крайней точки, тут же начала с не меньшим скрежетом возвращаться на прежнее место.
— Ну и что дальше? — раздражение захлестнуло Ивана.
— Ничего!
Дверь снова поехала вбок. И Лана прошмыгнула за нее, не дожидаясь обратного движения. Ивану пришлось повторить то же самое, но уже на третьем заходе. Он проскочил, сразу обернулся. Дверь-люк встала на свое место и больше не пыталась сдвинуться. Ловушка! — подумалось Ивану. Да только назад пути в любом случае не было.
— Только ничего не трогай! Помнишь, как жирный говорил?! А то Хранитель не пропустит! — напомнила Лана.
— Поглядим еще! — буркнул Иван. И крепче сжал копье.
Они быстрехонько миновали заросший плесенью тамбур, распахнули самую обычную прямоугольную дверь с круглой ручкой.
И замерли. Трудно было понять, что было за дверью. Со всех сторон — слева, справа, сверху, снизу свисали, переплетаясь, скрещиваясь, заходя одно за другое какие-то морщинистые белые отростки, толстые и тонкие, свивающиеся в кольца и прямые, изогнутые безвольно и напряженно торчащие. Заостренные концы отростков, там где они проглядывались, заканчивались черными раздвоенными коготками, совсем маленькими, с человеческий мизинец. Но было их столько, что в глазах рябило. Некоторые отростки и кольца чуть подрагивали. Особо толстые вздымались и опускались почти незаметно, словно дышали. Смотреть на эту мешанину белых морщинистых то ли щупальцев, то ли хоботов, то ли чьих-то хвостов было неприятно.
— Мне что-то не хочется туда, — проговорила Лана.
— И мне! — заверил ее Иван.
Но другого хода не было — тамбур имел лишь две двери.
Продолжение следуетАнатолий Фесенко
ШАГ ИЗ ТЬМЫ
Луна выглянула из-за летящих туч, посеребрив их матовым блеском. Посветлевший лес притих, а затем снова очнулся ночными шорохами: заплакала неведомая птица, заухал филин, в кронах спящих деревьев простонал верховой ветер.
Стараясь особо не хрустеть валежником, я неторопливо шел по тропинке туда, откуда тянуло дымком и присутствием человека. Костер оказался, в указанном Прохором месте. Возле огня сутулился на пеньке пожилой мужчина в черном дождевике, рядом лежали «тулка» и рюкзак. С минуту я по привычке наблюдал из темноты, оценивая обстановку, потом шагнул на свет и кашлянул. Охотник вздрогнул, поморгал и хриплым со сна голосом осведомился:
— Вы… кто?
— Лесник, точнее, его помощник. Шел мимо, гляжу — чужой да с ружьишком. Балуются тут иногда.
— Лицензию на отстрел? — мужчина полез за пазуху.
— Зачем же? Верю. Закурить не найдется?
— Пожалуйста, — он с готовностью вынул пачку «беломорканала», закурил сам, протянул мне. Я присел на соседний пенек и тоже задымил, прислушиваясь к окружающему.
Лес высился вокруг черной мрачной громадой, чудился Хруст ветвей, шепот людей, какие-то тени между деревьями.
— Подстрелили кого-нибудь?
— Увы, — собеседник дружелюбно улыбнулся, дремать ему, видимо, уже расхотелось. — Всего первый день. А вообще-то места знакомые, бывал.
— И я люблю поохотиться. На крупную дичь… Значит, бывали? А вроде личность не припоминаю, прошу прощения.
— Вы тогда пешком под стол ходили. Знаете поблизости Мертвую усадьбу?
— Дурное место по мнению стариков: вампиры, оборотни и прочая нечисть. Сказки, конечно.
— Вот-вот. Но мне когда-то довелось там ночевать, так чуть в них не поверил. Хотите расскажу? До рассвета все равно далеко и сон пропал.
— Конечно, сказал я, отводя глаза от пламени, — еще только полночью мне пока некуда спешить.
— Тогда пододвигайтесь, слушать долго. И простите за газетный стиль, я ведь по профессии журналист.
Эта история случилась в мою довоенную бытность корреспондентом маленькой районной газеты, в то время, когда приходилось много разъезжать по селам и хуторам, затерянным в Глухмянской пуще, ночевать где попало, а порой всю ночь напролет трястись в телеге по бездорожью. Я был молод, самонадеян и любое поручение редакции воспринимал чуть ли не со щенячьим восторгом.
Однажды в начале сентября я выехал в деревню Гниловатку для «освещения факта единичного приручения лося». Дождь, ливший неделю, размыл лесную дорогу, лошадь постоянно вязла в грязи и мой возница, седобородый тщедушный старичок, осип от ругани. Ночь была звездная, с неба замазанного тучами, беспрестанно моросило — мы вымокли, продрогли и в довершение ко всему заблудились. Когда кобыла стала и ни уговоры, ни понукания не стронули ее с места, возница бросил кнут в телегу и повернулся ко мне. Во тьме тускло блеснули зубы.
— Приехали, гражданин корреспондент. Станция Березай, хоть ни хошь, вылезай.
Он захохотал, как филин, и неожиданно выругался. Я скорее догадался, чем увидел, что он искоса разглядывает покосившийся придорожный крест. Таких уже попадалось с десяток — и каждый раз старик снимал фуражку и кланялся, так что его неожиданный атеизм выглядел несколько странно, впрочем, тогда меня волновало другое: выспаться и хоть немного обсушиться.
