Борис Стругацкий - Полдень, XXI век, 2009 № 01
Я тихо перелез обратно. Эти двое, видимо, были не из самых уважаемых урок и сейчас старались объяснить друг другу и самим себе, почему все вокруг бегают, стреляют и умирают, а они стоят здесь.
Бандитская разборка в условиях, когда властей нет. Нет силы, которая может их приструнить. Насколько я понял, проблема заключалась в том, что Бастык успел переманить на свою сторону многих друзей Пилигрима, но у того оставалось еще влияние, и авторитеты замерли в клинче.
* * *На следующее утро я сказал:
— Меня зовут Кеша. Иннокентий.
Не знаю зачем. Просто решил, что она имеет право знать.
Весь день мы разговаривали. Ну, то есть говорила в основном Оля, но иногда и я вставлял пару слов, и это было уже чертовски похоже на диалог.
Речь шла в основном про школу — она любила географию, историю и английский. Мне нравились все предметы, в том числе и те, которых у нас не преподавали, но учебники по которым можно было найти в библиотеке.
— А хуже всего физкультура, — говорила Оля, состраивая брезгливую гримаску. — Физрук кретин, вокруг бегают эти коровы, а я же не виновата, что маленькая? У меня и мама маленькая, у нее рост метр пятьдесят два!
Вечером она сделала вид, что нашла в углу чердака старый хлеб. Сухой, погрызенный с одной стороны — но я-то видел именно такой в столовой перед тем, как нас выкинули в город.
Наверняка она взяла хлеб с собой. Хлеб — и что-то еще, наверное, зеркальце или пудру, девчонки вообще часто ведут себя, как полные дуры.
Мы мочили хлеб в воде и ели его с топленым салом. Вкус — просто неописуемый, после полусырой картошки-то!
Выглянув ночью с чердака на улицу, я увидел сквозь кроны яблонь и груш зарево на весь горизонт. Несмотря на протесты Оли спустился на разведку и обнаружил, что с одной стороны все ближе и ближе к нам поджигают дома.
— Загоняют кого-то, — пояснил я девочке, собирая вещи. — Наверное, выставили оцепление и жгут дома, чтобы никто не спрятался.
— Кеша, давай останемся, давай подождем, может, нас не тронут! — канючила Оля. — Я не могу, у меня же больная нога!
Если честно, то я и сам бы с удовольствием остался на чердаке. Но при мысли о том, что тогда, возможно, Оле придется под гогот урлы вылезать из горящего дома, я приходил в бешенство и клялся самому себе, что не допущу подобного.
— Вот, — тихо произнесла Оля, покрываясь краской. — У меня есть такое.
В руках она держала аккуратный туристический топорик и фонарик с крутящейся ручкой. Значит, не пудра и не зеркальце! Ну, бывает, конь о четырех ногах и то спотыкается — как любил говорить детдомовский сторож после особо бурного возлияния.
* * *Уходили, как водится, огородами. Заборы на улицу всегда крепче, чем те, которые между участками, — где-то я просто проламывался, расчищая дорогу Оле, где-то подсаживал ее наверх.
Но вообще-то, несмотря на больную ногу и скептические рассказы про физкультуру, девчонка держалась молодцом.
Шли наискосок к линии пожаров — я решил, что надо прорываться. Раз нас гонят в сторону города, значит, там все перекрыто, и надо попробовать пройти обратно — сквозь огонь.
Наверняка поджигатели, разобравшись с очередным домом, не ждут, пока тот догорит, а двигаются дальше. Причем одни со своим участком разбираются быстрее, чем другие, линия распадается, и можно попробовать проскользнуть между ними.
Через двадцать минут мы встали неподалеку от горящего дома. За ним горел еще один, и еще, время от времени загонщики начинали орать оскорбления в адрес Бастыка и его приспешников, видимо, надеясь разъярить скрывающихся недобитков.
— Лезем на яблоню, — прошептал я Оле, убедившись, что деревья жечь даже не пытаются. — Вон на ту, раскидистую.
— Это вяз, — возмутилась девочка.
— Лезем на вяз, — покорно согласился я. Дерево и вправду не казалось похожим на яблоню, но, с другой стороны, кто же сажает в саду вязы?
Это было самое роскошное дерево в округе. Приблизившись, мы обнаружили, что на ствол набиты плашки, по которым довольно легко забрались наверх.
Там, скрытое ветвями и листьями, располагалось большое гнездо, видимо, созданное руками не одного поколения мальчишек. Здесь нашлись два матраса, небольшой столик, прибитый к стволу, две изогнутые ветви, которые можно было использовать как стулья.
— Офигеть, — потрясенно пробормотала Оля. — Да здесь жить можно!
Я промолчал, хотя меня так и подмывало спросить ее — если сейчас, в конце осени, ночью так холодно, то как она собирается жить здесь зимой?
Через четверть часа внизу, оживленно переговариваясь, прошли четверо мужиков. Оглянувшись, я заметил, что еще полтора десятка стоят цепью сзади, видимо, ожидая, что первые спугнут кого-нибудь.
После пристального разглядывания окрестностей я понял, что эта цепь с расстоянием между людьми в десять-пятнадцать метров непрерывна и тянется далеко направо и налево. Прорваться нам бы не удалось, вариант с деревом оказался куда лучше.
Первые четверо бодро окатили из канистры стены дома, на участке возле которого стоял наш вяз, и подожгли. Даже не глядя на результаты своей деятельности, они так же деловито подожгли баню и покосившуюся сараюшку, из которой с гневным мявом выскочил кот. Под смех и улюлюканье вандалов он метнулся в одну сторону, затем в другую, а потом с разгону прыгнул на наш вяз и в мгновение ока был уже над нашими головами. Оля в ужасе зажала свой рот рукой, сдерживая крик.
— Оставь животное, — крикнул один урка другому, решившему согнать кота палкой. — Дел других нет?
Кот, сжавшись на ветке, поглядывал то на нас, то на пылающие дома. Оля прижималась ко мне, а я — не понимая, когда это началось, — обнимал ее, мягко поглаживая по голове и спине.
— Ведь все будет хорошо, правда? — жалобно спросила девочка.
— Правда, — ответил я, хотя не испытывал подобной уверенности.
* * *Нё знаю как, но я умудрился задремать. Проснулся оттого, что услышал внизу знакомый голос:
— Не кажется ли тебе, дружок, что на этом деревянном дереве кто-то есть? — вкрадчиво вещал Квадрат. — Эй, если ты собрался отсидеться, — не получилось! Спускайся, сделай малую милость, а то мой товарищ свистнет в свисточек, и тогда здесь соберутся такие люди, что спускаться уже и не захочется, а придется!
В зареве пожаров их было хорошо видно — двух моих сокамерников, Скриню и Квадрата. Первый ничего не говорил, во рту у него было что-то вроде соски — видать, и впрямь свисток.
Я потянулся к коту, надеясь скинуть его вниз, но он был слишком высоко.
— Спускайся, я говорю! — уже гораздо более грозно заорал пироманьяк. — Иначе вниз упадет твой труп!
