Евгений Носов - Румбы фантастики. 1988 год. Том II
Все «зайцев» видели, все знали, что это дети, которых судьба случайно занесла в гущу военных действий. А потому и двух мнений быть не могло: дети-то здесь при чем, если отцы воюют?
— Ладно, — сказал председатель, — хватит разговоры разговаривать. По-моему, все ясно. Что нас защитили — земной поклон вам и спасибо. Но детишек на погибель мы вам не отдадим. И это наше последнее слово. Так, товарищи?
Товарищи одобрительно загудели.
— Все, закругляемся! — подвел черту председатель. — Как обмен пленными будем производить?
— Помогите добраться до машины, где меня ранило, — сказал пришелец. — Я сообщу своим о вашем решении. Планету мы будем прикрывать по-прежнему, но ваш населенный пункт будет под особым контролем.
— Это пожалуйста, — сказал председатель. — Только не пытайтесь какую-нибудь каверзу устроить. Сразу вас предупреждаю, чтобы потом неприятностей не было.
Пришелец молча кивнул и стал засовывать в плащ телекубик и ненужные теперь маску и очки. Егор протянул ему парализатор.
14
Петрович и Егор, по-пионерски сплетя руки в сидение, несли раненого пришельца. Тот обнимал их за плечи. Светало, и единственная улица села была видна из конца в конец. В отдалении у «Жигулей» стояли несколько фигур в черных плащах и среди них злой и растерянный Клюев.
— Может быть, это и к лучшему, — сказал вдруг пришелец, ни к кому особенно не обращаясь. — Эти дети могут со временем стать связующим звеном. Хотя многим у нас эта мысль очень не понравится…
— Ничего, — сказал Егор. — Привыкнут!
Больше они не разговаривали. Молча передали его товарищам, молча забрали Клюева и, холодно раскланявшись, разошлись. Отряд самообороны стоял поодаль, наблюдал.
Клюев возбужденно заговорил:
— Я им ничего не сказал! Письмо съесть успел, фотографии порвал. А кассету они не нашли.
— Нормально, Петр Серафимович, — улыбнулся Егор. — На память тебе останется.
Вернулись сначала все к дому председателя. Петрович вывел из кладовой сидевшего там яйцеголового.
— Вареник! — заорал тот, увидев своего компаньона. — Вареник! Бабки-то — фальшивые!
— Как? — опешил тот.
— Так! Номера одинаковые!
— Брешешь! — взревел Вареник, таща из-за пазухи толстенную пачку сотенных купюр.
Да, номера на всех банкнотах были одинаковыми. Пришельцы, видимо, не очень разбирались в валютно-финансовых делах землян. Это Егор обнаружил сразу же, вернувшись со встречи с «монахом». И злорадно сообщил потом пленному яйцеголовому. Тот уже немного пришел в себя от пережитого потрясения. А вот на Вареника сейчас посмотреть было одно удовольствие. Лицо его пошло красно-синими пятнами, он задыхался, словно получил сильнейший удар под ложечку.
— Так, — обратился к ним председатель, — даю вам десять минут. Если после этого времени вы все еще будете в пределах села — прикажу стрелять, как в диких зверей. Ясно? Марш!
Спекулянты бросились бежать по улице.
Егора дернули за рукав. Рядом стоял Денис с «зайчонком» на руках.
— Пап, — сказал он. — Все хорошо?
— Да, — ответил Егор. — Все оч-чень хорошо!
Денис заулыбался.
— Смотри, что Васька уже знает!
— В лезу родзилась елодчка! — зачирикал «зайчонок» Васька.
— Ну, молодец! — сказал подошедший председатель. — Подрастешь — в школу ходить будешь!
— Заберут их у нас! — сказал Егор.
— Кто? — встревожился председатель. — Эти, что ли?
— Да нет. Ученые, медики…
— Ну да, — сказал председатель. — От космических отстояли, а уж от своих-то и подавно отстоим!
Виталий Пищенко
ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
— Ну, что же ты, Прохорыч? — Глаза председателя смотрели строго, и Сидор Прохорович только тяжело вздохнул в ответ.
— Опять за старое взялся?
Председатель близоруко поднес к глазам листок бумаги, не торопясь прочитал:
«Поскольку ночью из трубы дома гр. Плужняка ударил столб огня до небес, моя свинья с перепугу передавила всех поросят. Требую возместить ущерб.
Дарья Засухина».Прохорыч облизал пересохшие губы.
— Виктор Фомич, ей-богу, не нарочно получилось. Плазма через край выплеснулась чуток…
— Плазма?! — Председатель утомленно покачал головой. — Когда ты, Прохорыч, остепенишься? Старый ведь уже человек, колхозное стадо тебе доверено… А ты? Кур, икру мечущих, вывел? Вывел. Что тебе ученые ответили? «Использование представленных образцов „птичьей икры“ затруднено, в связи с необычайной прочностью скорлупы». А шелкопряд, лебеду поедающий, — чья работа? Твоя! Лебеды теперь по всей округе днем с огнем не найти, а коконы твоих шелкопрядов по сей день никто размотать не может. А воробьи шерстистые зачем тебе понадобились? — Виктор Фомич с негодованием посмотрел на пыльный комок, нахально скачущий по подоконнику. — Над биологией надругался, теперь на физику перешел? Последний раз предупреждаю — прекращай. Займись делом. Электропастуха когда установишь? Ждешь, чтобы стадо посевы потравило?
— Так ведь, Виктор Фомич, — робко подал голос Прохорыч, — устарел он, электропастух-то. Я так думаю, что нам лучше голографическую установку применить.
— Чего, чего, голо… — насторожился председатель.
— Голографию, объемное изображение, то есть, — совсем сник Прохорыч. — Я посчитал, получается, что одна телевизионная установка может проецировать объемное изображение забора вокруг всех полей…
— Все, — выдохнул председатель, — замолчи. Иди, ставь электропастуха. И брось свои штучки, — повысил он голос, — прежде всего голо эту!
Жаркий летний полдень навис над селом. Виктор Фомич, с утра мотавшийся по полям, устало опустился в кресло и включил телевизор. На голубом экране засуетились маленькие фигурки футболистов, но мысли председателя были далеко от событий, происходивших на футбольном поле. «После обеда нужно будет на третье отделение проскочить», — подумал было он, но тут резко хлопнула калитка и в окне появилось растерянное лицо бухгалтера Глотикова.
— Прохорыч… посевы… — еле выдохнул он.
Не дослушав бухгалтера, председатель бросился на улицу.
— Потравил, семенную пшеницу потравил, и-зо-брета-тель! — билось в голове Виктора Фомича, рванувшего с места машину.
Коровы спокойно паслись в березовом колке на косогоре. Но по хлебному полю (Виктор Фомич глазам своим не поверил) гоняли футбольный мяч здоровенные потные парни. А рядом, на пыльной кочке, укрывшись от палящих лучей солнца рваным треухом, сидел, с интересом рассматривая это безобразие, Сидор Прохорович.
