Пер Валё - Стальной прыжок. Сборник скандинавской фантастики
Но через одиннадцать дней вспыхнула эпидемия. И хотя на борьбу с ней были брошены все силы, она достигла такого размаха, что еще через две недели власти полностью утратили контроль над положением в стране.
Никаких прямых доказательств связи между этими событиями нет.
Прошло еще несколько дней, и органы здравоохранения заявили, что распространение эпидемии остановлено. Вместе с тем чрезвычайное положение в стране было усилено и все контакты с внешним миром прерваны. Полицейский корпус и военные власти исчезли со сцены.
Казалось, между этими событиями не было логической связи.
Йенсен перевернул листок в записной книжке и прочитал свою последнюю запись: «Что случилось с женой линотиписта?» Ниже он написал еще два вопроса: «Что произошло 2 ноября? Что означает „Стальной прыжок«»?
Затем выдвинул ящик письменного стола, достал портативный магнитофон и отправился в соседнюю комнату.
Больной уже проснулся и шарил рукой вокруг себя. Очевидно, искал стакан с водой.
XXI
— Вы оказались правы, — сказал Йенсен. — Видимо, в стране действительно существовала тайная полиция — она подчинялась непосредственно министру юстиции. Я этого не знал.
Человек на диване засмеялся.
— Великолепно! — воскликнул он. — У нас настолько тайная полиция, что даже полиция не подозревает о ее существовании. Может, и те, кто в ней состоял, тоже не знали, что работают в тайной полиции?
— Маловероятно.
— Пожалуй. Благодаря связям в Министерстве юстиции нам удалось выяснить, при каких обстоятельствах была создана тайная полиция. Хотите послушать?
— Не стоит. Лучше ответьте на два вопроса.
— А все-таки я расскажу. Как вы, вероятно, помните, несколько лет назад служба безопасности была распущена. Она настолько себя скомпрометировала как внутри страны, так и за ее пределами, что власти сочли за благо ее распустить. Служащих уволили — кого совсем, кого в отставку, а секретные архивы сожгли. Официально задача шпионажа была возложена на военное министерство.
Йенсен нетерпеливо забарабанил пальцами по блокноту. А больной продолжал:
— Правда, военные тоже сумели натворить массу глупостей. Так, например, они посылали самолеты на небольшой высоте, пытались разведать дислокацию кораблей в портах соседних стран, пытались засылать туда шпионов. Нужно ли говорить, что самолеты тут же сбивали, а шпионов арестовывали еще до того, как они успевали спросить дорогу до ближайшей ракетной базы. То, что реакционная военная верхушка ведет себя подобно последним идиотам, скорее правило, чем исключение. К тому же всегда можно попытаться выдать черное за белое или выразить недоумение — не правда ли, обычно так и делают, если только представляется возможность? А кроме того, сами военные давно уже продали все свои секреты другим странам. Так что не это беспокоило власти. Больше всего их волновал вопрос: кто будет шпионить за населением?
Йенсен бесстрастно смотрел в окно. Снег прекратился, снова пошел мелкий дождь.
— И тогда необходимость решили выдать за благородный поступок — всеми презираемую службу безопасности упразднили, а составленные с таким трудом секретные документы — сожгли. Но перед тем как сжечь архивы, а помещения, в которых они хранились, переоборудовать в залы для пинг-понга, все списки аккуратнейшим образом сфотографировали и отослали в Министерство юстиции, где они были поручены заботам мелких чиновников. Видите, как все просто!
— Что странного вы заметили в поведении жены вашего друга? — прервал Йенсен его тираду.
Выражение лица больного изменилось. Кинув на Йенсена взгляд, полный боли, он коротко бросил:
— Она умерла.
— Именно это вы имели в виду?
— Нет. Я упомянул о ней в качестве примера. Люди будто взбесились. И это относится не только к тем, кто бросал в нас камнями и бутылками, давил машинами детские коляски или в истерике нападал на нас, как директор банка и его выжившая из ума жена, но и к тем, кого мы знали и с кем были связаны по работе или союзу. Жена моего друга… она внезапно начала вести себя очень странно.
— То есть?
— Чтобы вам стало понятнее, я попытаюсь рассказать о ней подробнее. Я знал ее и ее мужа очень хорошо, почти так же, как самого себя.
Он наморщил лоб.
— Это была спокойная разумная женщина. Разве только излишне застенчивая, но это, видимо, объяснялось тем, что ее характеру совершенно не свойственна импульсивность. Она всегда долго взвешивала, прежде чем решалась на какой-нибудь поступок, и это ее качество очень всем нам помогало. Благодаря своей выдержке и хладнокровию она сумела удержаться в Министерстве юстиции. Ей казалось, что когда-нибудь нам это пригодится.
— Я попросил бы вас ближе к делу.
— Если вы не узнаете всех сопутствующих обстоятельств, вам трудно будет понять суть происшедшего.
— Продолжайте.
— Как и на всех нас, окружающая среда наложила на нее неизгладимый отпечаток.
— Что вы имеете в виду?
— Духовную сторону жизни. Это вообще характерно для нашего общества, а в отношении человека, с детства лишенного непосредственности и эмоций, результат усугубляется.
— Не совсем уловил вашу мысль.
— Я говорю о полном отсутствии чувственности. У людей атрофировано половое влечение. Чем иным, по-вашему, объясняется столь низкая рождаемость в стране?
— Но ведь ваша приятельница была замужем.
— Исключительно из практических соображений.
Йенсен промолчал.
— Да, она принадлежала к числу именно таких людей. Но где-то в сентябре или в начале октября мы заметили, что ее характер изменился.
— В чем это сказывалось?
— Она стала более вспыльчивой, раздражительной. Казалось, что-то ее беспокоит.
— И это все?
— Нет. Как-то мы трое работали в помещении союза. Я хорошо помню, что это было после столкновений 10 октября, так как мы обсуждали события дня. Нам казалось, что сейчас следует воздержаться от демонстраций.
— Почему?
— Да потому, что при этом люди подвергались опасности. Многие получили ранения. Большинство же вообще было напугано дикими сценами и пассивностью полиции. И действительно, после этого состоялась всего одна демонстрация.
Он замолчал, посмотрел глубоко запавшими глазами на Йенсена и тихо добавил:
— 2 ноября.
— К этому мы еще вернемся. Вы не досказали, что произошло в тот вечер.
— Мой друг приводил в порядок плакаты и лозунги, порванные во время стычек, а я с его женой работал на ротаторе. У нас кончилась бумага, и он отправился в ближайший писчебумажный магазин. Мы знали, что это займет у него минут двадцать. Как только он ушел, его жена вышла в другую комнату. Я не обратил на это внимания. Буквально через минуту она вернулась и встала рядом со мной. Я по-прежнему не обращал на нее внимания. Тогда она взяла меня за руку, и я увидел, что она совершенно обнажена.
