Виктор Милан - Джокертаунская комбинация
– Мы говорим об уголовной ответственности вплоть до смертной казни, – добавил агрессивный дрессировщик собак.
Преториус начал смеяться. Оба они смотрели на него так, будто он отрастил себе огромные белые крылья, как у сапсана.
– Это самая притянутая за уши интерпретация закона, какую я только слышал, – сказал он, снимая очки и вытирая глаза. – Неужели не существует пределов тому высокомерному пренебрежению, которое вы, люди, испытываете к таким концепциям, как «права», «правовые процедуры», не говоря уже о здравом смысле?
Хлыщ с гладким лицом улыбнулся.
– Учитывая тот факт, что семьдесят процентов американской общественности полагает, что в борьбе с наркоугрозой оправданы любые меры, нет, – сказал он.
Дрессировщик вытащил пачку бумаг из внутреннего кармана своей куртки.
– У нас есть кое-что и для вас, Преториус. – Он хлопнул пакетом официально выглядящих бумаг по столу и улыбнулся Преториусу с чувством удовлетворения, посверкивавшим в его серо-стальных глазах. Преториус оценил его в 6.5.
– Как вы, без сомнения, знаете, – сказал хлыщ тоном таким же гладким, как и его лицо, – согласно актам о рэкете, коррупции и длящихся преступлениях, все имущество, принадлежащее наркоторговцам, подлежит конфискации. Помимо того, вы должны знать, я уверен, последняя интерпретация закона позволяет наложить арест на имущество адвокатов, которые представляют такую мразь. Мы не можем позволить, чтобы такие огромные суммы, которыми распоряжаются наркоторговцы, влияли на правосудие, не так ли, доктор? – И он тоже улыбнулся.
Мы были такой счастливой командой сегодня, подумал Преториус. Он потянулся за телефонной трубкой, нажал кнопку. Когда ему ответили, он просто сказал:
– Давайте.
Его посетители оцепенели. Дрессировщик бойцовых собак так наклонился вперед, что рисковал упасть на письменный стол Преториуса и расколоть его на части своим острым лицом.
– Что вы пытаетесь провернуть? – рявкнул он.
Теперь настала очередь Преториуса упражняться в улыбках, и он выложился по полной.
– Ваше несколько извращенное понимание правовых процедур не стало для меня сюрпризом, джентльмены. Сейчас я имел разговор со своим представителем в федеральном суде. Если вы проявите терпение и подождете немного, постановление суда, аннулирующее ваш захват, скоро прибудет по факсу.
Они уставились на него глазами, огромными, как вареные яйца. Он потянулся в ящик своего стола. Дрессировщик напрягся, и его напряженная правая рука потянулась к куртке.
Гладкий хлыщ положил ладонь ему на руку.
– Он не собирается стрелять, Пэт. Веди себя сообразно возрасту.
– Еще в самом начале дела Медоуз, – сказал Преториус, – я, джентльмены, просчитал вас и вашу текущую тактику Звездной палаты[4]. И лично я не имею потребности в деньгах.
– Ты не можешь отвертеться от этого, просто отказавшись от своего гонорара, пустобрех, – сказал дрессировщик.
– А я и не отказываюсь. – Он накрыл кипу бумаг дрессировщика своим собственным гербовым конвертом. – Я взимаю с доктора Медоуз свою полную почасовую ставку кредиторской задолженности согласно условиям настоящего договора в пользу фонда March of Dimes для исследований в области умственной отсталости. И если вы попытаетесь конфисковать их активы, господа, я пожелаю вам удачи.
– Мы будущее, приятель!
Раскрытая ладонь сухо шлепнула по желтой полосе выкрашенных волос на макушке его коротко стриженной головы. Забитое мусором и пригнувшимися, покрытыми граффити домами, побережье плавало в зловонной дымке, словно в раскаленном мареве. Высокий мужчина вздернул плечи и закрыл лицо руками, защищаясь.
Он прибыл на Рокс, оседлав гигантскую медузу, и надеялся найти тут убежище. Он не слишком удивился, не найдя убежища и здесь. Но это ужасно его огорчило.
Он не был уверен, сколько мальчишек-джокеров окружило его. Ему никогда не хватало ума обращать внимание на подробности большого мира. Они не имели особого значения. Занимайся любовью, а не войной – он всегда жил, согласно этой заповеди. И это было все, что могло ему сейчас помочь.
Задира ткнул покрытым рубцами окороком, который заменял ему руку, в живот высокого человека, защищенный лишь выцветшей пятнистой рубашкой от Пендлтона. Тот ухнул, сложился вдвое и отшатнулся, а эмпирическая часть его отметила, что должны быть как минимум еще двое, раз есть один, а может, и все четверо за спиной, чтоб подхватить его под руки и бросить вперед лицом. Этот трюк он хорошо знал по детству и ранней юности. Он испытал что-то, похожее на ностальгию.
Кашляя и всхлипывая в попытках глотнуть воздуха, он пытался вспомнить, что говорили ему выжившие после Чикагской конвенции: свернись, стань маленьким, постарайся не дать им разбить твои суставы или череп. У хранителей порядка мэра Дэйли были дубинки. У этих мальчишек были части тела, изуродованные дикой картой. Вроде копыт, которыми кто-то методично бил его в одно и то же место на спине, очевидно, желая отбить почки.
– Эй, нат! Ты не становишься моложе. И может быть, – удар, – ты не станешь, – удар, – старше!
Остальные рассмеялись шакальим смехом, и когда боль пронзила всю его спину вплоть до мошонки, высокий человек спросил себя, выживет ли он. А еще он подумал о том, о чем клялся никогда не думать: если бы мои друзья были здесь, вы никогда не посмели бы так со мной обращаться!
Смех.
– Эй, старикан, у тебя нет друзей! Или ты еще этого не понял?
Вот. Это прорвалось наружу. Он даже сказал это вслух, хотя никогда так не думал. Стыд в сочетании с гневом, болью и страхом вдруг обжег его глаза слезами, а удары и смех лишь удвоили их.
И вдруг раздался голос, резанувший, словно удар автомобильной антенной.
– Что за дерьмо тут творится?
Поток ударов прекратился. Он перевернулся и сел, любопытство пересилило осторожность.
Женщина – девочка – стояла перед четверкой джокеров. У нее были короткие волосы, собранные в неописуемых цветов частокол шипов, как будто охранявших ее голову. Серебряные кольца и серьга в виде черепа и скрещенных костей качались в одном ухе.
– Я сказала, что за дерьмо? Не пытайся спрятаться от меня, Четырехглазый, – добавила она, обращаясь к самому маленькому, пытавшему затеряться среди приятелей.
– Эй, эй, – сказал джокер оправдывающимся тоном и яростно заморгал всеми своими глазами. – Просто пинаем этого старого ната, понимаешь? Проводим время.
– А ты ваще кто такая, говорить нам чо делать? – сказал самый крупный, с первоклассным окороком вместо руки и лицом, сплошь покрытым трещинами и выступами, словно морда летучей мыши. Когда он говорил, слюна летела из его рта как серпантин. – Тупая еврейская шлюха.
