Александр Абрамов - Всадники ниоткуда (с иллюстрациями)
— Вам что-нибудь известно о пресс-конференции адмирала Томпсона?
Так полетел к нам первый теннисный мяч из зала, и тотчас же отразила его ракетка председателя:
— К сожалению, ничего не известно, но, честно говоря, я не очень взволнован.
— Но заявление адмирала сенсационно.
— Весьма возможно.
— Он требует превентивных мер против розовых «облаков».
— Вы расскажете об этом в своих газетах. Прошу задавать вопросы.
— Что вы скажете, если некоторые делегации в ООН потребуют карательных санкций против пришельцев?
— Я не военный министр, чтобы отвечать на подобные требования.
— А если бы вы были военным министром?
— Я не мечтаю о такой карьере.
Смех и аплодисменты были ответом зала. Мак-Эду поморщился: он не любил театральных эффектов. Даже не улыбнувшись, он молча сел, поскольку сражённый вопрошатель тоже умолк.
Но его уже сменил следующий. Он не рискнул состязаться в красноречии с Мак-Эду и выбрал другую жертву.
— Вопрос профессору Зернову. Согласны ли вы с тем, что действия розовых «облаков» могут угрожать человечеству?
— Конечно нет, — тотчас же откликнулся Зернов. — До сих пор «облака» не причинили никакого вреда людям. Исчезновение земных ледяных массивов только улучшит климат. Никакого ущерба не было нанесено ни природе, ни делу рук человеческих.
— Вы на этом настаиваете?
— Безусловно. Единственный ущерб — это табуретка, исчезнувшая в Мирном вместе с моим двойником, и автомобиль, оставленный Мартином в моделированном Сэнд-Сити.
— Какой автомобиль?
— Когда?
— Где Мартин?
— Мартин приезжает сегодня вечером. (Это — Мак-Эду.)
— Разве он был в Сэнд-Сити?
— Спросите у него самого.
— Откуда профессору Зернову известно об исчезнувшем автомобиле Мартина?
Мак-Эду обернулся к Зернову с молчаливым вопросом: будет ли он отвечать? Зернов сказал:
— Мне известно это лично от Мартина. Сообщать о подробностях не уполномочен. Но думаю, что старая табуретка и подержанное авто не слишком большой ущерб для человечества.
— Вопрос профессору Зернову! — опять крикнули в зале. — Как вы относитесь к заявлению адмирала, что двойники — это пятая колонна пришельцев и вступление к будущей галактической войне?
— Считаю, что адмирал начитался фантастических романов и выдаёт их за действительность.
— Вопрос к автору фильма Анохину. Адмирал считает, что вы двойник и ваш фильм снят двойником, а эпизод гибели вашего двойника в фильме — это гибель самого Анохина. Чем вы докажете, что это неправда?
Я только плечами пожал: чем бы я мог это доказать? Вместо меня ответил Мак-Эду:
— Анохину незачем это доказывать. В науке есть незыблемая «презумпция установленного». Учёным нет нужды проверять и доказывать ложность какого-то голословного утверждения, пусть автор докажет его истинность.
В зале снова зааплодировали. Но долговязый и плоский, как доска, Мак-Эду на этот раз оборвал аплодисменты:
— Здесь не спектакль, господа.
— А что скажет о Томпсоне председатель? — ответили в зале. — Вы целый год работали с адмиралом в антарктической экспедиции. Ваше впечатление о нём как об учёном и человеке?
— Первый обращённый ко мне разумный вопрос, — усмехнулся в усы Мак-Эду. — К сожалению, не смогу удовлетворить любопытство спрашивающего. Мы работали с адмиралом в одной экспедиции и в одном географическом пункте, но в разных областях. Он — администратор, я — астроном. Почти не сталкивались. Он не проявлял особого интереса к моим астрономическим наблюдениям, я — к его административным способностям. Полагаю, что он и сам не претендует на звание учёного, во всяком случае научные труды его мне неизвестны. Как человека же я его почти не знаю, хотя убеждён, что он действует честно и не в интересах корысти или политики. Он не пристегнулся ни к антикоммунизму, ни к предвыборной президентской кампании. Всё, что он проповедует, основано, по-моему, на ложном предубеждении и ошибочных выводах.
— Как же, по-вашему, должно поступить человечество?
— Рекомендации даст конгресс.
— Тогда у меня к вам вопрос как к астроному. Откуда, по-вашему, прибыли к нам эти чудовища?
Мак-Эду впервые засмеялся искренне и непроизвольно.
— Не нахожу в них ничего чудовищного. Они похожи то на всадника или стреловидное крыло самолёта, то на очень большой и красивый цветок, то на розовый дирижабль. Эстетические каноны в нашем и их понимании, вероятно, различны. А откуда они прибыли, мы узнаем, когда они сами пожелают ответить нам на этот вопрос, если, конечно, мы сумеем его задать. Возможно, из соседней с нами звёздной системы. Может быть, это туманность Андромеды, может быть, туманность в созвездии Треугольника. Гадать бессмысленно.
— Вы сказали: когда они сами ответят. Значит, контакт возможен?
— Пока ни одна из попыток сближения не дала результатов. Но контакт достижим, я убеждён в этом, если они живые разумные существа, а не биосистемы с определённой программой.
— Вы имеете в виду роботов?
— Я не имею в виду роботов. Я говорю о программных системах вообще. Тогда контакт зависит от программы.
— А если это самопрограммирующиеся системы?
— Тогда всё зависит от того, как меняется программа под влиянием внешних воздействий. Попытки контакта — это тоже одно из внешних воздействий.
— Вопрос к автору фильма Анохину. Вы наблюдали самый процесс моделирования?
— Его нельзя наблюдать, — сказал я, — человек находится в коматозном состоянии.
— Но ведь на ваших глазах возникла копия снегохода. Гигантская машина из пластмасс и металла. Откуда она возникла, из каких материалов?
— Из воздуха, — сказал я.
В зале засмеялись.
— Ничего нет смешного, — вмешался Зернов. — Именно из воздуха. Из неизвестно каких и каким образом внесённых в него элементов.
— Значит, чудо? — Вопрос прозвучал явной насмешкой.
Но Зернов не смутился.
— Чудесами считали когда-то все необъяснимое тогдашним уровнем знаний. Наш уровень тоже допускает необъяснимое, но он предполагает, что объяснения будут даны в ходе дальнейшего научного прогресса. А поступательное его движение уже сейчас допускает возможность предположить ориентировочно в середине или конце будущего века воспроизведение предметов с помощью волн и полей. Каких волн и каких полей — это, конечно, уровень знаний будущего. Но лично я, например, убеждён, что в том уголке космоса, откуда прибыли к нам эти существа, наука и жизнь, вероятно, уже достигли такого уровня.
— Какая же это жизнь? — спросил женский голос, как показалось мне, с явно истерической ноткой, с нескрываемым уже страхом. — Как объясниться с ней, если это жидкость, и о каком контакте можно говорить, если это газ?
