Джоан Виндж - Псион
— Откуда вы? — спросил я.
— Из ада, — еле слышно ответил каторжник и закрыл глаза. И это все?
Снегоход резко рванул с места, меня отбросило к двери. Я остался сидеть на полу, обняв колени руками, — это было самым удобным положением. Мы ехали довольно долго, однако не целую вечность. Я знал из рассказа Кортелью, что Синдер составлял в диаметре всего сто двадцать километров, и вся его поверхность наверняка была меньше большого острова на Ардатее. Но притяжение было в полтора раза больше, чем привычное, поскольку Синдер состоял из суперплотных пород с редко встречающейся кристаллической структурой и сверхтяжелых элементов, которые в обычных условиях могли появиться только в лаборатории. Здесь, в сердце звезды, вырабатывался естественным путем редчайший и ценнейший элемент — телхассий. Тут могли добывать все что угодно, но только телхассий окупал транспортировку в порты Федерации.
Телхассиумная руда — это те серо-синие камни, которые я уже видел у здания, куда нас привели; возможно, половина планеты состояла из нее и кристаллы совершенной формы составляли основу утесов. Федеральное Управление Шахт могло черпать отсюда телхассий веками. Точнее, каторжники могли делать это веками, пока ад не замерзнет совсем. Каторжники, должно быть, проклинают тот день, когда корабли Федерального Транспортного Управления впервые сели на этот забытый Богом осколок звезды, и я скоро понял почему. Трясясь в жестком холодном чреве снегохода, я думал о лицах двух каторжников, лежащих вповалку в паре метров от меня. Наверное, уже наступила ночь, которая быстро сменяла день на такой маленькой планете. Купол шахты горел в ночи как солнце, наполовину погрузившееся в снежную пустыню.
Я прервал размышления, пытаясь понять, откуда появился этот образ — ведь я сидел в кромешной тьме, и, наконец, понял: я увидел это в сознании Джоральмена перед тем, как углубиться в свои блуждающие мысли, и эта картина была как спасительная искра. Он не был псионом, но его сознание казалось более открытым и сконцентрированным, чем у Кильходы.
Ухватившись за этот теплый импульс, я дал ему разрастись и разогреть мои мысли, пока снегоход вновь не остановился. Дверцы открылись, и охранники приказали нам выйти в освещенный прожекторами двор. Каторжник, спавший с самого начала, не шевельнулся, и его выволокли из машины. Я пытался проникнуть в мысли несчастного, когда его протаскивали мимо меня, ненавидя себя за это. Он был еще жив, но сознание его находилось где-то очень далеко. Я вздрогнул.
Затем вслед за остальными синекожими я пошел разгружать ящики с оборудованием. У охранника, сторожившего нас, в руках был длинный щуп, раскаленное жало с укусом, подобным действию капли кислоты. Ему явно нравилась эта штучка. Джоральмен полюбовался пару минут нашей работой и удалился через двор. Кильхода наблюдал, пока мы не закончили, глупо ухмыляясь. К концу я едва передвигал ноги с непривычки от работы в условиях сильного притяжения. Все тело ломило, колени стали как будто резиновыми, ноги болели от мелких жгущих укусов жала в руках охранника. Когда он повел нас на следующий фронт работ, я изо всех сил старался идти впереди него. По сторонам виднелись башни, мерцающие огнями, бесконечные черные коробки цехов, краны и решетки: мрачный черный город, выросший посреди мерзлой пустыни… мой новый дом. Наконец показались низкие, освещенные изнутри белым светом домики — одинаковые, тихие и явно дорогие. Мы направлялись к одному из них, но перспектива не обрадовала ни меня, ни мои больные ноги и прерывистое дыхание. Здания проплыли мимо красивой декорацией — они предназначались не для нас.
Нам было приготовлено нечто иное — погребение заживо. Мы вошли в какую-то коробку, и охранник затолкал нас в грузовой лифт, который обрушился вниз по вертикальной шахте, похоже, в самое сердце Синдера, и вскоре мы вышли где-то в середине каменной глыбы. Контрольная панель лифта была закодирована, им невозможно было управлять без специальной подготовки. Пути наверх не было. Мы оказались в длинном, хорошо освещенном помещении с матами на полу, на них валялись вповалку люди. Я стоял и тупо смотрел вокруг, не веря своим глазам, пока работавший со мной в паре не подошел к ближайшему свободному мату и не рухнул на него. Несколько голов поднялись и опять упали; у всех были синие лица — синяя пыль навсегда въелась в кожу. Я постепенно начинал приходить в себя.
Это было помещение, где нам предписывалось спать. Крошечные красные огоньки в углах у потолка — это камеры наблюдения. Никакого уединения, спокойствия, нигде не скрыться, кроме как провалиться в сон… Я отыскал свободный мат и лег, чувствуя, как безжалостный свет бил сквозь сомкнутые веки.
Десять лет… Я закрыл лицо руками, мечтая о забвении: оно не заставило себя ждать. Мне снился Институт Сакаффа, уютная мягкая постель, отличная еда, смех Джули Та Минг: я прикасался к ней…
Когда меня разбудили утром, казалось, я проспал не больше двух часов.
Вместе с сотней рабов я потащился в другой общий зал, где проглотил тарелку каких-то жидких помоев — это называлось завтраком. Затем нас спустили в настоящую черную дыру, и я впервые узнал, сколько в аду продолжается день. На дне шахты находился огромный вырубленный в породе свод, воздух был наполнен мириадами частиц пыли, и они тускло светили, как будто в тумане. Кто-то передал мне шлем с фонариком и что-то тяжелое, что оказалось отбойным молотком. Я проследовал со своей сменой сквозь висящее в воздухе облако цвета серы, как слепой, вверх по лестнице, укрепленной на дальней стене, — в темную галерею, выдолбленную в серо-синем утесе.
Каторжники начали работу, не говоря ни слова, под неусыпным оком охраны.
Грохот отбойных молотков постоянно выходил за верхний и нижний порог слухового восприятия, от него раскалывалась голова, он эхом еще и еще повторялся от полтысячи других молотков по всему подземелью. Я стоял, не в состоянии понять, как обращаться с этой штукой. Ко мне приближался охранник, луч фонарика постепенно высветил его силуэт. Он не был даже похож на человека, пока я не разглядел защитную маску на его лице. Разумеется, у нас никакой защиты не было.
— Работай! — неразборчиво пробубнил он под маской, но не потребовалось больших усилий, чтобы угадать, что он изрек.
— Но я не знаю… — Тонкое жало обожгло мне кожу на ребрах, я заорал и отскочил, уронив свой отбойник. — Послушайте минуту, вы… — Ужас охватил меня, когда он вновь поднял руку. — Скажите же мне, что делать!
Работавший рядом схватил меня за плечо и повернул к себе:
— Замолчи и возьми это.
Он сунул мне в руку прозрачную серебристую трубку. Я держал ее, пока он опускал туда голубой кристалл размером с кулак и закрыл крышку.
