Кирилл Кудряшов - Холод
Скорей бы! Он устал мучаться неизвестностью. Устал ощущать в себе пылающее пламя, пожирающее его прежнюю жизнь. Скорей бы произошло хоть что-нибудь — или смерть, или новая жизнь, все, что угодно! Но только не лежать вот так, посреди Обского моря…
Нестерпимо захотелось спать, голова пошла кругом, и Олег, неловко улегшись на бок, закрыл глаза. Он даже не понял, в какой момент погрузился в сон — просто тишина спящего моря как-то незаметно сменилась тишиной спящего разума.
Сон пришел сразу же, уводя сознание сначала в непроглядную тьму, а затем — в непроходимые дебри фантазий. Олег осознавал себя не человеком и не могучим ревуном, а, скорее, бесплотным духом, порхающим от одного образа к другому. Чем-то это напоминало визит в картинную галерею, только вместо картин в длинном коридоре сна, были окна, выходящие в его собственную жизнь, или же в чьи-то еще.
Неощутимый ветер нес Олега к одному из таких окон, и в нем он отчетливо увидел себя, говорящего о чем-то с отцом. Он помнил этот миг… В тот день он, десятилетний Олежка Ермаков, пришел из школы с подбитым глазом и после закономерного вопроса отца: «Кто? За что? И как?» — разревелся в голос, не выдержав обиды и унижения. Вдоволь нарыдавшись и осознав, что от слез синяк под глазом не уменьшился ни на миллиметр, а даже наоборот, от постоянного вытирания слез увеличился в габаритах, Олег умолк и теперь молчаливо взирал на отца, ожидая совета.
— Рассказывай! — потребовал отец, усаживаясь в свое кресло, к которому Олегу запрещено было даже приближаться. И Олег рассказал, подробно, с самого начала, как трое местных хулиганов, старше него на год, подошли к нему на перемене с извечным школьным вопросом: «Пацан, деньги есть?» Отмазка — «Нету» — не помогла, и минуту спустя двое уже крепко держали его за руки, а третий рылся в карманах. Олег как-то все же исхитрился пнуть одного из державших его под коленку, за что и получил смачный удар в глаз, от которого просто отлетел к стене.
— Значит так… — выслушав его, начал отец, — Завтра, приходишь в школу, находишь того, кто тебя обидел, и без разговоров бьешь ему либо в солнечное сплетение, либо по шее. После таких ударов обычно не встают… А когда он падает, тихо и вкрадчиво, так, чтобы тебя слышал только он, шепчешь ему в ухо, что если он еще хоть раз к тебе подойдет, ты его убьешь. Понял?
Мысленно прокрутив эту сцену в воображении Олег сначала обрадовался, а потом скис окончательно. Это, конечно, было бы очень красиво и эффектно — свалить одним ударом Женьку Семенова из шестого «Б». При некоторой удаче и хорошем заряде злости на него (а таковой как раз имелся), он сделал бы это без труда… Но вот потом… Представить, что сделает с ним Женька и его дружки, подловив в тот же день после школы, было не трудно. Об этом он и не преминул сказать отцу.
— В том и разница между серьезными людьми, и ничтожествами, сынок, — ответил он, — ничтожества ничего не могут сделать сами. Это так называемый принцип «козлиного затаптывания». Обидишь одного козла — он приведет все свое стадо. Брать качеством они не умеют, поэтому берут количеством. Затаптывают… Но ни одно стадо козлов никогда не затопчет волка…
Олег, прекрасно знавший что как на детском жаргоне, так и на взрослом, «козел» является весьма неприятным оскорблением, сначала улыбнулся, а потом вдруг понял, что в устах отца это слово звучит не как ругательство, а как имя нарицательное. Впрочем, тогдашний, десятилетний Олег, таких слов не знал. Зато знал Олег сегодняшний, наблюдавший за этой сценой из другого времени…
— Когда они встретят тебя, — продолжал отец, — Скажи им это. А потом просто бей. Бей так, как будто от этого зависит твоя жизнь, а не то, сколько ты пролежишь в больнице с сотрясением мозга. Им нужно самоутвердиться, завалить тебя на землю красиво, зрелищно, возвысив себя в собственных глазах и в глазах других. Тебе же нужно гораздо меньше — завалить их безо всякой красоты и зрелищности, но завалить так, чтобы уже не поднялись. Первым всегда бей заводилу, того, кто у них в компании главный — тогда есть шанс, что у остальных пыл охладится сразу же.
Отец похлопал его по плечу и углубился в свои бумаги, давая понять, что разговор окончен.
Чувствуя, как неведомая сила, управляющая его сновидением, уносит его от окна в собственную жизнь, Олег вспоминал, чем же закончилась та история. Он так и не последовал отцовскому совету, опасаясь мести Женькиных дружков. Не то, чтобы после этого случая жизнь стала тяжелее — просто Женька время от времени требовал у него деньги, которые Олег безропотно отдавал, и не более того. Гораздо страшнее было другое — когда он на следующий день пришел из школы, отец встретил его на пороге и первым делом задал вопрос: «Ну как?», имея в виду, естественно, не оценку по математике, а разрешение этого конфликта. И Олег, стараясь казаться бодрым и лишь чуть-чуть взволнованным, рассказал, что он сделал все так, как и говорил отец, что завалил хулигана страшным ударом в живот, а затем, для верности, добавил еще поленом по лицу, разбив тому нос.
«А потом?» — спросил отец, и он ответил, что никто не посмел ждать его после школы, и что все прошло даже не хорошо, а просто замечательно.
Отец посмотрел в его глаза, развернулся и ушел, качая головой, и Олег понял, что Соглядатай снова сдал его раньше, чем он успел даже добраться до дома. Ну не понимали они, ни отец, ни его интуиция, чем это было чревато — ударить пацана старше и сильнее себя.
— Если бы я был сильнее… — прошептал тогда Олег, запираясь в своей комнате.
Впрочем, в этом мире быть сильным, быть волком, не давало права жить достойно. Козлов было слишком много, и их тактика затаптывания оправдывала себя. Олег знал немногих, кто сумел противиться стаду, и одним из них был отец…
Ветер сновидения швырнул его, будто песчинку, в другое окно, открывая перед ним новый отрывок собственной жизни.
Вот он, уже гораздо старше, в девятнадцать лет, сидит за столиком кафе с Аней. Своей девушкой, как это принято говорить в среде его сверстников, или, быть может, со своей подружкой, потому что крепких отношений у них все равно не получилось, не смотря на то, что Олег был настроен очень решительно. Даже, быть может, слишком решительно, так как за два дня до этой встречи, ставшей последней, предложил ей выйти за него замуж. Сейчас между ними как раз состоялось неизбежное для каждой расстающейся парочки, финальное выяснение отношений, и Аня, естественно, была отнюдь не в самом лучшем расположении духа.
«Ты думаешь, мне это нужно?» — спрашивала она, свирепо глядя то на него, то на чашку кофе, которую она держала в руках, — «Богатый муж, который сумеет меня обеспечить? Да, это, безусловно, было бы очень неплохо, если бы он, к тому же, был чуточку более чутким и понимающим. Самую чуточку! Раз так в десять, не больше!»
