Аркадий Стругацкий - Попытка к бегству
У Вадима сладостно замерло сердце, когда он представил себе весь размах этой новой ослепительной затеи. Эскадры рейсовых Д–звездолётов, битком набитых удалыми добровольцами, синтезаторами, медикаментами… Целые тонны эмбриомеханических яиц, из которых в полчаса вырастут дома, глайдеры, синоптические установки… и двадцать тысяч, тридцать тысяч, сто тысяч новых знакомств!
— Весь космофлот в разгоне, — сказал Антон.
— Что?
— Я говорю, весь космофлот в разгоне. Я прикинул: для начала нужно хотя бы десяток рейсовых «призраков», А их всего сто пятьдесят четыре, и все сейчас у ЕН 117 для броска за Слепое Пятно.
— Построим новые, — решил Вадим.
Антон покосился на него.
— Опять у тебя в голове сверкающая каша… Ты, Димка, имей в виду, что на Саулу тебя, скорее всего, больше не пустят.
— Как это так — не пустят?
— Очень просто. Там нужны не двадцатилетние рубаки, а профессионалы в самом серьёзном смысле слова. Я вот представить себе не могу, чтобы столько настоящих профессионалов можно было оторвать от планеты. И это ещё полбеды.
— Ну–ну, — поощрил Вадим. — А вторая половина?
— А вторая половина, голубчик ты мой… — Антон вздохнул. — Существует уже два века такая незаметная организация — Комиссия по контактам. И что для неё характерно: во–первых, без её разрешения ни один звездолётчик не сядет в кресло пилота, а во–вторых, в её составе нет ни одного рубаки, а люди все, как на подбор, серьёзные, умные и видящие последствия.
Антон говорил серьёзно, но Вадим всё–таки спросил его:
— Ты что, серьёзно?
— Совершенно серьёзно. — Антон пробежал пальцами по контактам и сказал: — Дать тебе, что ли, снизиться в утешение… нет, не дам. Хватит с меня мертвецов.
«Корабль» мягко и бесшумно приземлился на поляне почти на том же месте, откуда взлетел тридцать девять часов назад. Антон выключил двигатель и немного посидел, гладя рукой пульт.
— Значит так, — сказал он. — Сначала — Саул.
Вадим, надувшись, смотрел перед собой. Антон включил бортовой радиофон и настроился на волну скорой помощи.
— Пункт одиннадцать–одиннадцать, — сказал спокойный женский голос.
— Требуется врач–эпидемиолог, — попросил Антон. — Заболел человек, вернувшийся с новой планеты земного типа.
Некоторое время приёмник молчал. Затем голос удивлённо переспросил:
— Простите, как вы сказали?
— Видите ли, — объяснил Антон, — у него не была привита биоблокада.
— Странно. Хорошо… Ваш пеленг?
— Даю.
— Благодарю, приняла. Ждите через десять минут.
Антон поглядел на Вадима.
— Не дуйся, структуральнейший, обойдётся. Пойдём к Саулу.
Вадим медленно выбрался из кресла. Они сошли в зал и сразу увидели, что дверь в каюту Саула открыта. Саула в каюте не было. Не было и его портфеля и бумаг, а на столике лежал скорчер.
— Где же он? — спросил Антон.
Вадим бросился к выходу. Люк был вскрыт, снаружи стояла тёплая звёздная ночь. Громко кричали цикады.
— Саул! — позвал Вадим.
Никто не отозвался. Вадим в растерянности сделал несколько шагов по мягкой траве. «Куда же он ушёл, больной» — подумал он и снова крикнул:
— Саул!
И снова никто не отозвался. Налетел тёплый ветерок и нежно погладил Вадима по лицу.
— Димка, — негромко позвал Антон. — Поди сюда…
Вадим вернулся к освещённому люку. Антон протянул ему листок бумаги.
— Саул оставил записку, — сказал он. — Положил под скорчер.
Это был обрывок грубой серой бумаги, захватанной грязными пальцами. Вадим прочёл:
«Дорогие мальчики! Простите меня за обман. Я не историк. Я просто дезертир. Я сбежал к вам, потому что хотел спастись. Вы этого не поймёте. У меня осталась всего одна обойма, и меня взяла тоска. А теперь мне стыдно, и я возвращаюсь. А вы возвращайтесь на Саулу и делайте своё дело, а я уж доделаю своё. У меня ещё целая обойма. Иду. Прощайте. Ваш С. Репнин»
— Слушай, он совсем больной, — сказал Вадим растерянно. Бежим его искать!
— Посмотри на обороте, — сказал Антон.
Вадим перевернул листок. На обороте большими корявыми буквами было написано:
«Господину рапортфюреру обершарфюреру СС господину Вирту от блокфризера шестого блока заключённого N 658617
Донесение
Настоящим доношу, что по собранным мною наблюдениям, заключённый N819360 не является уголовным по кличке «Саул», а есть бывший бронетанковый командир Красной Армии Савел Петрович Репнин, взятый в плен немецкой армией ещё под Ржевом в бессознательном состоянии. Указанный N819360 есть скрытый коммунист и безусловно, вредный для порядка человек. Он мною уличён, что готовит побег и участвует в той группе, про которую я вам доносил в донесении от июля сего 1943. И ещё настоящим доношу, что они готовятся…»
На этом текст обрывался. Вадим уставился на Антона.
— Не понимаю, — сказал он.
— Я тоже, — тихо сказал Антон.
Яркий свет упал на поляну. Над «Кораблём» Медленно снижался санитарный «Огонёк».
— Объясняйся с врачом, — сказал Антон с неопределённой усмешкой, — а я пойду и свяжусь с Советом.
— Что же я ему объясню? — пробормотал Вадим, глядя на клочок бумаги.
* * *Заключённый N819360 лежал ничком, уткнувшись лицом в липкую грязь, у обочины шоссе. Правая рука его ещё цеплялась за рукоятку «шмайссера».
— Кажется, готов, — с сожалением сказал Эрнст Брандт. Он был ещё бледен. — Мой бог, стёкла так и брызнули мне в лицо…
— Этот мерзавец подстерегал нас, — сказал оберштурмфюрер Дейбель.
Они оглянулись на шоссе. Поперёк шоссе стоял размалёванный камуфляжной краской вездеход. Ветровое стекло его было разбито, с переднего сиденья, зацепившись шинелью, свисал убитый водитель. Двое солдат волокли под мышки раненого. Раненый громко вскрикивал.
— Это, наверное, один из тех, что убили Рудольфа, — сказал Эрнст. Он упёрся сапогом в плечо трупа и перевернул его на спину.
— Крайценхагельдоннерветтернохайнмаль, — сказал он. — Это же портфель Рудольфа!
Дейбель, перекосив жирное лицо, нагнулся, оттопырив необъятный зад. Дряблые щёки его затряслись.
— Да, это его портфель, — пробормотал он. — Бедный Рудольф! Вырваться из–под Москвы и погибнуть от пули вшивого заключённого…
Он выпрямился и посмотрел на Эрнста. У Эрнста Брандта было румяное глупое лицо и чёрные блестящие глаза. Дейбель отвернулся.
— Возьми портфель, — буркнул он, и горестно уставился вдаль, где над лесом торчали толстые трубы лагерных печей, из которых валил отвратительный жирный дым.
