Кристофер Макнамара - Горец (4)
Итак - три вопроса. Даже четыре.
Первый - "кто под угрозой?". Второй - "что есть эта угроза?".
Третий и четвертый вопросы - "где?" и "когда?".
Ответы на них Конану довелось узнать очень скоро. Всего через несколько дней, когда добрались они до столицы и сравнительно просто (даже золота тратить не пришлось) получили приглашение в королевский дворец.
Вот там-то все и случилось...
Знал Дункан, что дворец короля - беден. Много раз он слышал, как говорит об этом хайлендская знать. Когда с презрением говорит, когда - с сочувствием...
Но бедность бедности рознь. Одно дело, если сравнивать его с другими дворцами Европы. И совсем иное, - если сравнивать с любым, даже богатейшим жилищем Хайленда.
От блеска, роскоши и обилия свиты у Дункана разбежались глаза. Поэтому не сразу он сообразил, что висящие на стенах прекрасные ковры местами потерты. И потерты одеяния кое-кого из свиты.
А среди золоченой мебели не так уж редко встречается дубовый столик или скамья.
Да и свита блещет скорее пышностью, чем истинным богатством. И не так уж многочисленна она - то и дело узнаешь уже виденные лица.
Но всего этого не смог тогда понять Дункан.
А еще с большим запозданием понял он, что тщедушный, нескладный юноша, вдруг оказавшийся перед ними - не кто иной, как сам король.
34
Король Джемс VI. Так его называют сейчас, здесь.
Тоже сейчас, но во всех остальных краях, кроме Шотландии, его зовут Иаков VI, используя латинское прочтение имени.
И здесь, и в других краях, станут называть его Иаков I, когда сделается он из захудалого шотландского короля - всемогущим владыкой объединенной Великобритании.
Но это - еще не сейчас.
Пока что он - хилый и болезненный подросток. Формально вождь, а реально - едва ли не пленник кучки могущественных лордов.
(Именно лордов - не танов. При дворе они все-таки стараются именовать себя на европейский манер.)
И они еще подумают, стоит ли ради такого короля коверкать свой язык латинской формой его имени.
С детства тяжело хворал он и ходить начал позже, чем читать. Даже и сейчас он и ногами, и верхом перемещается неважно - быстро устает.
Именно поэтому самое большое развлечение, самое любимое зрелище для него - наблюдать вооруженные схватки. Нет, не войны, не дуэли.
Бои.
Чтобы всерьез. Чтобы по-настоящему раздалась в стороны плоть и хрустнули кости. Пусть даже не в каждом бою, который проходит перед его глазами, случается такой исход, - но возможность его должна сохраняться всегда.
Поэтому рубятся бойцы настоящим оружием со смертельно отточенной кромкой.
Для последних лет шестнадцатого века такие бои - нечто гораздо более диковинное, чем кровавый реслинг - для века двадцатого. Поэтому знают о них немногие. И никто из знающих не доверит свои мысли бумаге.
На мгновение перед глазами Конана возникла картина: два борца - белый и черный, "Красавчик" и "Горилла" катаются по окровавленному рингу, нещадно терзая друг друга.
А издалека, будто из иного времени (а на самом деле - всего лишь из другого конца крытого стадиона) - протянулся к нему, Конану, чей-то взгляд.
И взгляд этот говорит: "Пора". Не сам взгляд, конечно, а сопровождающая его аура.
Аура Длинной Жизни...
Конану стоило немалого труда подавить воспоминания, нахлынувшие столь не вовремя.
Что он говорил тогда - не вспомнить. Очевидно, что-то говорил. И, наверное, даже из положенного образа не вышел. Мозг его успешно справился с работой "на два фронта".
- Значит, все в порядке? Наверное...
Беспокойство, однако, не проходило. Отчего же именно сейчас вдруг так странно пробудилась память? Взгляд, аура Длинной Жизни...
И тут Конан вздрогнул.
Всем своим существом он уловил где-то рядом эту ауру. И уже не в воспоминаниях, а наяву.
Дункан не имел подобного опыта.
Из всех, в ком пробудилась Сила, он до сих пор встречался лишь с Конаном. Однако по вполне понятным причинам момент их первой встречи он помнил смутно.
А свои ощущения во время этой встречи - тем более. Кое-какие воспоминания сохранились, но главным из них была память о боли.
О той боли, которую причинял засевший глубоко в теле кусок железа.
Сейчас боли не было. Было какое-то смутное беспокойство, но Дункан не смог его расшифровать.
К тому же сейчас ему не до беспокойства было. Король, сам король говорит с ним!
А Конан именно по этой причине не мог ничего подсказать ему. Трудно рассчитывать на что-либо при королевском дворе, если прервешь речь монарха!
К тому же и сам он не видел пока, откуда может исходить опасность. И опасность ли это?
Оставалось рассчитывать на удачу...
- Итак, чем ты можешь порадовать меня, мой подданный? Что ты умеешь?
- Я умею все, что положено уметь горцу, - Дункан приосанился. - Умею скакать верхом и карабкаться на вершины. Владею волынкой и прорезной виолой. Могу спеть песнь почета, песнь траура и песнь поношения... Последнюю - только для Ваших врагов, сир!
- Нет, хватит с меня музыки... Сыт я ею по горло! - глаза юного короля недобро сверкнули.
(Он, конечно, знал о темных слухах, согласно которым он, Джемс, якобы сын придворного музыканта, которым в свое время увлеклась королева, его мать...
И хотел бы забыть про них - да не дают ему забыть...)
- Владеешь ли ты чем-нибудь, что более пристало мужчине, горец? Например - оружием?
Теперь в глубине глаз юноши мелькнула какая-то странная, нездоровая жадность.
- Чем я заслужил Ваши оскорбления, сир?! Плох тот горец, который не умеет обращаться с боевым железом!
- Значит, ты - не плох?
- Никто не хотел бы утверждать обратное, сир! Готов сразиться с кем угодно и чем угодно - по Вашему выбору! Клейморой-мечом и палашом-клейморой, на копьях и на ножах, конный или пеший, в доспехах или без... Какие угодно условия выставьте - и я с клинком либо алебардой...
- Довольно! - прервал его король.
И снова - странный блеск мелькнул в глубине его глаз...
Говорили в старину: спаси нас, Всевышний, от милости сильных мира сего пуще, чем от гнева их...
35
Дункан замер, оборванный на полуслове.
- А секирой - владеть умеешь? - уже не просто страсть - почти мания горела в глазах у короля. Это столь так явно не соответствовало его сану, что собеседник его сразу же почувствовал себя более свободно.
И напрасно!
Потому что, когда властитель позволяет себе нечто, ему не подобающее, - это обычно не знак доверия, а знак беды.
Горе тому, кто этого не поймет!
Дункан пожал плечами:
- Алебарда - секире сродни, сир! Приказывай!
- Не замедлю приказать... - Джемс поднялся с места, снова сел, опять привстал. Нервная дрожь била его...
- Ни разу не видел я настоящего секирного боя... Уже много лет, как есть у меня один боец - но долго, очень долго не удавалось мне найти ему пару! Ты - первый из моих подданных, кто согласился!
