Колин Уилсон - Пустыня
Улф вышел из контакта и. глубоко вздохнув, пошевелился. Найл что есть силы метнул копье. Оно скользнуло ядовитой твари под брюхо, вспахав землю в нескольких дюймах от нее. Улф вскочил на ноги. Копье отшвырнуло насекомое на шагдругой в сторону, и секунду спустя Найл уже стоял над конвульсивно подергивавшимся туловищем и яростно гвоздил его отцовским оружием. Ингельд, проснувшись и увидев, что творится, дико завизжала. Полминуты назад этот визг стоил бы Улфу жизни, а теперь лишь придал ему решительности. Схватив другое копье, отец принялся лихорадочно колоть хищника, влажно блестящие клыки которого были уже не опасны: голова наполовину отделилась от туловища.
Когда тварь затихла, отец скупым движением взъерошил Найлу волосы:
– Молодец, сын.
Слышать похвалу от отца юноше доводилось крайне редко, и он просто зарделся от добрых слов. Ингельд все никак не могла прийти в себя от ужаса.
– Скорей, скорей отсюда! Ужас какой! – вопила она.
– Теперь-то как раз все спокойно, – пожал плечами Улф и глубоко всадил копье в корень дерева.
– Я не могу всего этого выносить! – В голосе женщины слышались истерические нотки. Улф вздохнул:
– Все равно нет смысла куда-то трогаться, пока луна не взошла. Мы даже не разглядим, куда идти.
– Тогда я пойду одна! Выбравшись из кустарника, Ингельд с дерзким видом отошла шагов на тридцать и вызывающе обернулась.
Найл хотел было сказать вдогонку, что на открытых местах водятся скорпионы, а сороконожки могут напасть там еще скорее, чем среди кустарника, но вовремя понял, что это заведомо пустая трата слов. Мысль, что терпеть осталось недолго, вызывала в его душе неописуемый восторг, и он не стал спорить с капризной бабенкой.
Через час взошла луна, и путники двинулись на юг. Одолев еще несколько миль, они вышли на истоптанную дорогу, ведущую, судя по всему, к соленому озеру.
По ней и шли остаток ночи. Время от времени то с одной, то с другой стороны дороги из недр пустыни доносились смутные, настораживающие звуки шорохи, глухой шелест, а один раз и зловещее шипение. Однако прямой опасности не было заметно нигде: мало кто из обитателей пустыни отважится напасть сразу на троих. Когда луна села, устроили часовой привал. Ингельд устало, с протяжным вздохом растянулась на земле.
Улф улегся на спину, положив голову на плоский камень. Найл предпочел сесть, опершись спиной о валун (недобрые звуки пустыни действовали ему на нервы). Крепко заснуть не удалось, и вскоре его разбудил еле слышный шелест. Встрепенувшись, парень затих – тишина. Найл расслабился, не утратив, а, наоборот, усилив бдительность, а затем сосредоточился. Усталость при этом, как ни странно, сработала на пользу: достичь нужного состояния оказалось легче обычного, и юноша внезапно ощутил глубокий внутренний покой, словно ступил в какой-то огромный пустой зал. Завозилась во сне Ингельд, и внимание Найла переключилось на нее. Он прекрасно понимал ее чувства: усталость, недовольство тяготами пути, от которых не могут уберечь ее двое спутников. Ясно было и то, что в Ингельд нет благодарности ни к нему, ни к его отцу за то, что они сопровождают ее в опасном пути, – только презрение. Он осознал теперь, что в ней живет злая, беспощадная обида на Улфа и Вайга за гибель Торга, ее мужа, и Хролфа, сына. Ингельд и заснула-то с этим чувством. Улф спал глубоко, беспробудно. Переведя внимание на отца, Найл словно погрузился в серую пульсирующую взвесь, полную зыбких образов и видений. Когда юноше пришло в голову окинуть мысленным вором пустыню, он неожиданно ясно ощутил незримое присутствие множества живых существ: жуков, пауков, муравьев. Некоторые, серые пауки например, чувствовали, что кто-то посторонний пытается вторгнуться в их разум, остальные ни о чем не подозревали. Отчего-то ощущалось смутное беспокойство, какое-то отдаленное чувство смятения, проникающее словно из-за плотного занавеса. Сознание Найла будто пробудилось, и он увидел, что уже рассвело.
Юноша невольно вздрогнул: что-то, чиркнув, метнулось по ноге. Вокруг суетливо, проворно ползали темные, мохнатые, похожие на гусениц существа, которые выползали откуда-то из низкой поросли, ветвящейся возле дороги. На миг у, него промелькнула паническая мысль, что это ядовитые сороконожки, но уже со второго взгляда Найл определил, что эти движутся по-иному – как гусеницы. Длина насекомых была различной, от десяти сантиметров почти до метра. Ингельд лежала на спине – рот приоткрыт, рука закинута за голову. Одна из гусениц проворно вползла ей на короткий подол. Юноша зашевелился, намереваясь разбудить спящую, но в этот миг уже доползшая до груди гусеница приподнялась на хвосте, словно изготовившаяся к прыжку кобра, и кинулась вперед.
Ингельд, проснувшись, начала задыхаться, и Найл с ужасом понял, что нечисть вползает ей в рот. По подбородку у женщины вился шестидюймовый хвост, который прямо на глазах становился все короче и короче. Лицо Ингельд побагровело. Найл вцепился в мохнатый хвост и с силой потянул на себя. Тварь извиваясь выскользнула, а юноша почувствовал, что запястье ему мусолят цепкие челюсти. Ингельд стошнило.
Брезгливо швырнув нечисть оземь, Найл почувствовал, что такие же точно твари взбираются по его ногам.
Он быстро обернулся на отца: тот тоже был весь обвешан гусеницами. Проснувшись от пронзительного окрика сына, Улф тотчас вскочил на ноги. Одна из тварей попыталась влезть ему в рот, но Улф. клацнув зубами, откусил ей голову, а туловище отшвырнул прочь. Забыв о поклаже, путники припустили прочь, смахивая на бегу льнущих к ногам паразитов. Остановились метрах в двадцати, преследовать их гусеницы не пытались.
Ингельд тяжело дышала, Улф то и дело с отвращением сплевывал в пыль, пытаясь очистить рот.
В воздухе стоял гнилостный запах.
– Это что еще за мерзость? – спросил Найл, – Черви-точильщики. Тьфу! – Улф в который уже раз сердито сплюнул. – Нет в пустыне твари гнуснее.
– Он хотел залезть мне в рот! – кривя губы, словно перепуганный ребенок, сказала Ингельд. Улф кивнул:
– Успей он это сделать, тебя бы уже не было в живых. Они жрут внутренности. Это было уже выше сил Ингельд, и она, воя, повалилась на землю. Улф не пытался ее успокаивать – пускай из бабы вылезет лишний вздор. Спустя несколько минут мохнатых червей уже как не бывало – исчезли в кустарнике по другую сторону дороги.
Путники решили возвратиться за оружием и поклажей. Весь запас еды оказался безнадежно испорчен. Черви не съели ничего, но маисовые хлебцы, мясо и плоды кактуса покрывала дурно пахнущая слизь. Волей-неволей провизию пришлось вытряхнуть прямо на дорогу. Идти, по крайней мере, стало легче. В сумках оставались лишь фляги с водой.
